Я вас уже слушала. Взрослых, умных, опытных. Один такой говорил, что все в порядке и все под контролем. И где он теперь?! И где я сама?!

— Вадим, можно, я приеду? Я понимаю, что к Булату нельзя. Но я хочу увидеть тебя. И поговорить. Можно? Пожалуйста.

Дома ей все равно нельзя. Дома она сойдет с ума. Ей надо быть как можно ближе к Булату. И, заодно, все-все точно узнать у Вадима. Все-все детали, до самой маленькой. В глаза посмотреть, чтобы понять, что он ей все сказал и ни о чем не умолчал.

Коновалов в очередной раз вздохнул.

— Ладно. Приезжай. Я скину тебе сейчас адрес и свой номер. Приедешь — набери, спущусь. Обниму, поглажу по голове и скажу, что с твоим мужем все в порядке.

Гуля еще раз надавила на горло, чтобы не зареветь.

— Спасибо. То, что нужно.

* * *

Она сама села за руль. Гульнаре это было надо — чем-то занять руки и голову, хотя бы в минимальной степени. Если бы она поехала на такси — мысли ее бы сожрали. А так она от них периодически убегала в реальность, в других участников дорожного движения, в знаки светофоров, в разметку. Вот так же и Булат сегодня ехал…

Как же так?!

Но то, что она села за руль, все же помогло ей хоть как-то собраться с мыслями. И хотя бы в первом приближении как-то расставить все произошедшее по местам.

Итак, Булат попал в автомобильную аварию. Это, конечно, страшно. О деталях, о том, что бывает, когда сталкиваются машины, Гуля пока думать не могла, потому что снова накатывала тошнота. Но важным было, что не случилось самого страшного. Ведь в автомобильных авариях люди могут и погибнуть. С Булатом такого не произошло, и это — самое главное. Он жив.

Дальше. Нога. Вадим сказал, что сделал все, что мог, но что это означает? И, возможно, там не только нога, но что-то еще, наверняка! Просто Вадим ей об этом не сказал. Может быть, потому что на фоне травмы ноги все остальное не так важно.

Но Гульнаре важно все. Ей нужно, необходимо знать все, что произошло с ее мужем.

Дорога получилась длинной, и за это время Гульнара пришла в некое подобие порядка. Булат жив, это главное. Сейчас она поговорит с Вадимом и все-все выяснит. А там… Там видно будет, что делать дальше.

Уже въезжая на парковку возле крупного медицинского комплекса, Гульнара отметила для себя еще две вещи. Теперь настал самый подходящий момент, чтобы сказать Булату о своей любви. Более подходящего просто трудно придумать! А еще — только сейчас Гульнара вспомнила о том, что надо, наверное, сообщить о произошедшем семье. Раньше родители, брат, Мамма-Мия — это были первые люди, к которым Гуля шла с любыми вопросами и проблемами, у них искала совета и утешения. А теперь… Теперь ее семья — Булат. В первую очередь, он. Самый дорогой и очень-очень любимый человек.

* * *

В приемном отделении было многолюдно. Гульнара растерянно озиралась. Ей никогда не доводилось бывать в таких местах. Сколько здесь людей… И у всех что-то случилось. Гульнара вела взглядом по лицам, и у нее сжималось сердце. На многих лицах читались растерянность, страх, боль. Где-то в стороне что-то бессвязно бормотал мужской голос, очевидно, пьяный. Что-то раздраженно говорила немолодая медсестра.

Это чья-то ежедневная жизнь. Это чья-то ежедневная работа.

Гуля резко отвернулась и увидела Вадима. Он тоже заметил ее и стал пробираться к ней, обходя людей. А Гульнара не отводила от него взгляда.

А когда он подошел, поняла, как Вадим вдруг изменился. Яркий улыбчивый блондин с голубыми глазами, правильными чертами лица и короткой аккуратной стрижкой куда-то делся. Нет, все было на месте — и светлые короткие волосы, и голубые глаза, и черты лица — все было на месте. Но перед Гулей стоял крупный мужчина в темно-синем медицинском костюме, с совершенно незнакомым лицом. Глубокие складки от крыльев носа к уголкам сжатых губ, темные тени под глазами, резко очертившиеся скулы.

Все… все настолько плохо?! Или ты просто так устал? Только сейчас Гульнара в полной мере осознала слова Вадима о том, что он только что из операционной. Сколько ты провел там времени? Сколько ты потратил сил, чтобы сделать то, что ты сделал? Чтобы спасти моему мужу ногу? До этого момента Вадим был для Гульнары только другом мужа. А теперь она точно поняла, что этот человек многое значит и для нее лично.

Гуля резко опустила взгляд на руки Вадима. Большие, натруженные, с выступившими венам. Эти руки сегодня сделали что-то очень важное, вдруг поняла Гульнара. Наверное, она качнулась к Вадиму или сделала еще какое-то движение — но Вадим вдруг спрятал руки на спину.

— Не вздумай.

Гульнара всхлипнула. Вадим снова тяжело вздохнул — и раскинул руки. Гуля без промедления бросилась к нему и прижалась, чувствуя, как эти спасительные руки гладят ее по голове. На темно-синей ткани медицинской рубашки стало расплываться темное пятно, но слезами в этом месте никого не удивить.

— Ну, прости меня, — выдохнул ей куда-то на ухо Вадим. — Не умею я ничего нормально сообщать. У меня по этике и деонтологии кол с минусом. Гуль, ну не реви. Булат меня прибьет, если ты будешь плакать. Давай, доставай платок, сморкайся и вытирай слезы. С Булатом все в порядке.

Гуля шумно выдохнула и разжала руки. Отступила.

— Правда?

— Клянусь.

Гульнара выудила из сумочки упаковку бумажных платочков и воспользовалась советом Вадима. А потом еще раз выдохнула.

— Рассказывай. Все.

— Все самое главное я тебе рассказал.

— Теперь рассказывай не главное.

Вадим хмыкнул и взял Гульнару под локоть.

— Давай отойдем с прохода.

Они устроились в нише у окна.

— Ну, смотри. По ноге. Перелом сложный, оскольчатый. Но привезли быстро, на стол положили быстро, так что все должно быть нормально. С вероятностью девяносто девять процентов с ногой все будет в порядке.

— Почему не сто процентов?

— Потому что мы не боги.

— Поняла, — вздохнула Гульнара. — Что еще?

— Настраивайся на долгую реабилитацию из-за сложного перелома и пластики в суставе. Я минимум три недели его подержу у себя. Потом отпущу домой. Встанет месяца через полтора, самое раннее. Ну, а потом реабилитация, разработка ноги — это уже очень индивидуально. Зная Булата, могу сказать, что он долго лежать не захочет. И все же, Гуля…

— Что?

— Тебе предстоят непростые месяцы. Булат терпеть не может беспомощность.