— За что — за тот давний поджог? — спросил Крячко.

— Да, за те два поджога, особенно за второй, когда Светлана Андреевна скончалась. Она ведь такой хороший человек была, моя теща, мы с ней душа в душу жили. Она умерла, а я… Я, как слизняк, пополз к нему на службу, к Аркадию то есть. Ирина меня за это так презирала, так презирала! Она из-за этого и пить начала, раньше ведь в рот водку не брала. Вы еще про сына спрашивали, верно? Николай уже вырос, отдельно от нас стал жить. А потом вообще в Москву уехал. И хорошо сделал, что уехал, — у нас в Егорьевске ничего хорошего нет…

Колесов закончил свой монолог и замолчал. И на некоторое время на кухне наступило молчание. Все, в общем, было ясно, спрашивать Колесова было не о чем. Но для очистки совести Гуров все же задал еще один вопрос:

— Значит, о гибели Аркадия Рябова вы не слышали?

— Нет, об этом я не знал. Ребята, с которыми я тут… ну, выпивал, они говорили о каком-то пожаре, но я не понял о каком. Если бы знал, я бы обязательно постарался праздник устроить. Если такой людоед, как Аркаша Рябов, коньки отбросил, обязательно нужно праздник устроить.

— А об убийствах Угрюмова и Коршунова вы слышали?

— Да, об этом слышал. А что, вы хотите и эти смерти тоже на меня повесить? Это можно, конечно. Я не скажу, чем я занимался, когда их убивали. Я даже чисел этих не знаю. И свидетелей у меня никаких нет…

— Нет, Колесов, обвинять вас мы ни в чем не собираемся, — сказал Гуров. — Разве только в слабоволии.

И оперативники поднялись и покинули квартиру Георгия Колесова. Когда вышли на улицу, Крячко спросил:

— И что теперь? Возвращаемся в Управление, постараемся что-то узнать о втором фигуранте? Как его фамилия — Пушков, кажется?

— Не Пушков, а Пухов, — отвечал Гуров. — Да, теперь будем заниматься Егором Трофимовичем Пуховым.

Глава 21

Вернувшись в Управление, друзья кратко сообщили майору Березкину о своей неудаче. Подробно рассказывать об этом не хотелось — никто не любит говорить о неудачах. А вот слушать о чужих неудачах люди любят — вот и майор задал несколько вопросов, желая узнать подробности. Но Гуров ничего ему отвечать не стал. А вместо этого поставил перед майором новую задачу.

— Теперь надо собрать самые подробные сведения о втором обиженном, о Пухове, — сказал он. — Пока что я знаю о нем только то, что мне рассказал Терехин, — что этот человек работал инженером, что его семья жила в деревянном частном доме, который стоял на берегу Егорьевки, в очень удачном месте. И что их с этого места выживал не Рябов, а бандит Слава Угрюмов. Терехин еще сказал, что Угрюмов устроил два поджога, один за другим, и в конце концов добился своего — Пухов покинул сгоревший дом. И больше ничего мы не знаем. А я хочу знать все: что случилось с самим Пуховым и его домашними во время пожара, какова была их дальнейшая судьба, если кто-то из них остался в живых? Есть ли у Пухова родственники? Где они живут? В общем, мне нужно знать все и как можно скорее.

— Задачу понял! — отвечал Березкин.

И работа вновь закипела. Теперь все подчиненные майора искали сведения о человеке по фамилии Пухов. Поиски велись в базе данных Управления, в архиве областного суда и даже в областном архиве. Они продолжались до позднего вечера, и Гуров и Крячко принимали в них самое живое участие. И где-то к восьми вечера картина начала складываться. Теперь можно было сказать, кто такой был Егор Пухов и что с ним стало.

…Егору Трофимовичу Пухову 11 лет назад было 32 года. Он жил с семьей на улице Красной Пресни в частном доме, который достался ему от родителей. Они жили втроем: сам Пухов, его жена Настя и сын Олег, которому в тот момент было 4 года. Жили небогато, но, как видно, счастливо: об этом свидетельствовали все, кто знал эту семью. Так продолжалось до того времени, пока домом Пуховых не заинтересовался член банды Свинца Вячеслав Угрюмов. Этот бандит как раз в это время задумал бросить бандитское ремесло (оно стало слишком опасным) и перейти на легальное положение. Значит, надо было заводить собственный бизнес. И Угрюмов решил приобрести несколько гостиниц — это казалось ему самым выгодным делом.

Для строительства новой гостиницы был нужен хороший участок. Вот Угрюмов и решил выжить семью инженера из собственного дома и захватить хорошее место. Пухову за дом предложили совершенно смехотворную сумму. Когда тот отказался, Угрюмов стал ему угрожать. А потом от угроз перешел к действиям: привлек своего дружка Коршунова, и они вдвоем встретили инженера, возвращавшегося с работы, и избили его, сломали два ребра.

Пухов обратился в полицию, затем в суд. Полиция начала расследование, но выяснить ничего не смогла. Тут надо сказать, что в то время Управлением Егорьевска руководил не генерал Миронов, а другой человек. И при нем в Управлении процветала коррупция; имея деньги, богатый человек всегда мог склонить расследование в свою пользу.

Однако избиение не сломило упрямого инженера — наоборот, оно его ожесточило. Егор Пухов оказался сделан совсем не из мягкого материала — нет, это был человек-кремень. Когда Угрюмов заявился к нему в следующий раз, инженер не только не уступил его требованиям, но даже сумел спустить наглого вымогателя с крыльца. И заявил, что теперь он не продаст свой дом, даже если ему будут предлагать достойную рыночную цену. И что ему скоро придут на помощь: он написал нужным людям и те скоро приедут. Содержание этого разговора стало известно и сохранилось в делах, потому что Угрюмов в тот же вечер передал содержание этого разговора своему дружку Коршунову, а тот говорил об этом другим.

Когда Гуров дочитал подготовленную сотрудниками Управления справку до этого места, он оторвался от экрана и сказал Стасу Крячко:

— Ты уже дочитал до разговора Пухова с Угрюмовым? Читал о том, что инженер говорил о «нужных людях»? Обрати внимание на этот момент — он для нас очень важен.

После этого сыщик снова обратился к чтению собранных материалов.

…Да, Угрюмов передал разговор с непокорным инженером своему дружку Коршунову. И заявил, что для него вопрос о доме на берегу реки Егорьевки тоже приобрел принципиальное значение. Теперь ему важно заполучить это место не только потому, что он собрался там строить престижную гостиницу, но и потому, что он