Шрифт:
Закладка:
«Самый короткий в мире телеграф, — грустно улыбнулся Сомов. — Зона покрытия — вся деревня и окрестности».
На выезде к Петровскому каналу им повстречался ещё один местный житель — тоже старик. Застиранная кепка с провисшим козырьком, древняя залатанная гимнастёрка без ремня, тёмно-серые штаны, заправленные в высокие болотные сапоги. Дед стоял на повороте, опираясь обеими руками на обшарпанную до металлического блеска толстую клюку.
Броневик резво вошёл в поворот.
В нескольких сантиметрах от Сомова промелькнуло лицо старика. Его всклокоченная борода едва не ткнулась седо-рыжей метёлкой в стекло. Ярко-голубые глаза спокойно смотрели куда-то сквозь машину.
— Эй, человека чуть не задел! — усторожил водителя Сомов.
— Это он нас чуть не задел! — хохотнул Каша.
— Он жизнью задетый, — оправдывался Скоробогатов, терзая рычаг передач. — Ни шажочка назад не сделал, пень трухлявый. Мог бы и отскочить.
— До его возраста доживи, посмотрю, как ты скакать будешь, — сказал Сомов и, нахмурившись, привалился к стеклу.
Сколько таких деревень по России — с покосившимися избами, завалившимися заборами, разбитыми дорогами? Сколько деревень, всё население которых — несколько таких вот стариков? Да ещё приезжающие на лето дачники. Много. А уж таких, где вообще никто не живёт, вообще не счесть. Вымирает прежняя Россия, тает, как весенний снег. Размерами огромна, а людьми истончается. Скольких унесла страшная Болезнь? А сколько ещё погибло в гражданской войне? Липнут оставшиеся люди к городам, селятся, как морские птицы на скалах, в каменных многоэтажках или окрест. А земля сиротеет. А может, и лучше ей так, земле-то? Отдохнёт без человека, напитается новыми соками. Окрепнет, позовёт назад — пахать и сеять, сеять и пахать…
Машину подбросило на ухабе, Сомов стукнулся виском о стекло и понял, что задремал. Мимо мелькали заросшие иван-чаем поля. Небо провисло низкими тяжёлыми тучами. Моросило. И только на западе, на самом краю горизонта над неровной каймой леса полыхала тонкая ярко-оранжевая полоска неба.
Но рычащая «Гроза» неслась в другую сторону. Туда, где опускалась над пустынным шоссе непроглядная клубящаяся чернота.
Невысокая полноватая женщина в длинном до пят тёмно-синем сарафане нарезала хлеб у стола. Она стояла спиной ко входу и не заметила вернувшихся с работы Славку и Дядька. Мягкие округлые запястья незнакомки ничто не стесняло.
Ещё одна невольница усадьбы, уже без прежнего потрясения подумал Славка разуваясь.
— О, Ли́душка-голубушка здесь! — обрадовался старик.
Но женщина даже не обернулась на довольно громкий возглас Дядька.
Рядом с ней суетился Аркаша. Он азартно ковырялся в огромной корзине, стоящей на табурете, и, громко причмокивая, доставал из неё и выкладывал на стол разные продукты.
Старик скинул сапоги, подошёл к столу и приобнял женщину за плечи. Только после этого она, будто разбуженная этим прикосновением, заметила его; улыбнулась, обернувшись через плечо, сделала странный жест рукой, прикоснулась ладонью к щеке старика, а потом её взгляд словно споткнулся о стоящего у дверей Славку. Старик заметил это и махнул рукой — подойди.
— Здравствуйте! — Славка подошёл ближе и слегка склонил голову.
— Это, вот, Ли́душка наша, познакомьтесь, — старик слегка дотронулся до плеча женщины и, когда она обернулась к нему, сказал: — А это Ярослав, новый член нашей общины.
Ли́душка, пухлая невеличка с круглым добрым лицом, смотрела на Славку ясными зелёными глазами, скользя взглядом по его лицу так, словно руками трогала. Потом улыбнулась грустно и, показалось, даже разочарованно, будто не натрогала того, чего хотела, кивнула, повернулась к старику, мягко провела рукой по его груди и, не произнеся ни слова, развернулась к столу.
Озадаченный этой странной сценкой, Славка вопросительно посмотрел на старика.
— Потом, — проворчал Дядёк. — А пока давай к столу.
Стол, вопреки обыкновению, был отодвинут от стены, для того чтобы за ним могло поместиться больше людей. А на столе… Чего тут только не было! Такого Славка не видел, даже когда был «синим»: сыры, колбасы, разнообразные салаты в маленьких плошечках, необычные фрукты и много чего ещё, чему Славка даже названия не знал. А Аркаша продолжал доставать из большой корзины всё новые и новые лакомства.
Хлопнула дверь уборной. Славка обернулся на звук, и сердце сладко вздрогнуло — закутанная в одно лишь полотенце мокроволосая Чита, звонко шлёпая босыми ногами по полу, прошла через всю комнату к шкафу, раскрыла створки и, скрывшись за ними, начала переодеваться. Вот над распахнутой дверцей шкафа взметнулись тонкие руки, вот показался краешек обнажённого плеча…
Славка смотрел с приоткрытым ртом. К низу живота подкатила жаркая волна.
— А ну, любодей! — окрикнул его старик, остужая. — Давай-ка, садись! Перекусим чем Бог послал.
— Бог? — осклабился Белобрысый, лаская медовым взглядом сервировку. — Это нам не Бог, это нам Её Светлость Вероника Егоровна послали со своего праздничного стола. Им избыток, нам придаток.
Славка протиснулся к стене, опустился на табурет и с растерянностью уставился на невероятное изобилие. Аркаша, видя его замешательство, с видимым удовольствием взялся провести экскурсию.
— Смотри, — ткнул он пальцем в небольшую глубокую мисочку, — это вот жульен с креветками и шампиньонами — пробовал такое?
Славка взял кусок чёрного хлеба, оторвал корочку и сунул в рот.
— А вот это знаешь что такое? — блондинчик навёл палец на три белых мешочка, похожих на раздувшиеся пельменины.
— Да мне поуху, что это, — буркнул Славка.
— Это Бур-ратта — сыр такой, — не унимался Белобрысый. — Пробуй, не пожалеешь! А вот это вот фуагр-ра. М-м-м-м… Намажь на хлеб, сама нежность! И вот ещё сыр со специальной съедобной плесенью! Дор Блю. Хрен где ещё такое попробуешь! От праздника осталось. Повезло тебе! Нечасто нам перепадает столько сытняка спелого. А вот! Корнишоны маринованные. А здесь артишок под соусом.
Незнакомые названия звучали как заклинания. Эти заклинания вызывали прилив слюны во рту и чувство неловкости, какое бывает, когда при тебе вдруг заговорили о совершенно непонятных вещах.
— А в кастрюле что? — перебил разошедшегося «экскурсовода» Славка.
— Крем-суп из белых грибов, — ответил за Белобрысого старик, наливая себе в тарелку густую великолепно пахнущую массу. — Лидушка готовила.
— Я супа съем, — решительно сказал Славка.
Борода налил и ему.
Сбоку полыхнуло белым — подошла Чита: в одной вышитой рубахе, едва прикрывающей попу, босоногая, бесподобная. Перетянутые красной шёлковой лентой влажные волосы убраны в тяжёлый хвост. Славка зарделся, уставился в тарелку и принялся сосредоточенно наблюдать, как нехотя тонет в серой однородной трясине веточка петрушки.
