Чи́та села на свободное место, между Дядьком и Славкой, придвинула к себе глиняную мисочку и принялась деловито накладывать всего понемногу: и плесневый сыр, и сыр мешочками, и корнишоны.

Славка вспомнил слово: «деликатесы».

Из богатых яств он так ничего и не попробовал. Хотелось очень, но что-то мешало. Ему казалось, вкусив хозяйских даров, он окончательно распишется в своей покорности.

Когда-то падающие звёзды обещали ему совсем иное. Он помнил то обещание и верил в него. Хотя давно это было, может, и забыли они уже о своём пророчестве. Что звёздам до людей, шепчущих свои глупые земные желания?

Славка хлебал суп, закусывал мягким ржаным хлебом и украдкой макал взгляд под стол, туда, где горели тяжёлой бронзой загорелые коленки Читы. И не было ничего вкуснее супа с такой приправой.

Деликатесы.

* * *

Чита и Лидушка ночевали где-то в другом месте. В бараке остались только мужчины.

Засыпал в ту ночь Славка долго.

Уже захрапел размеренно Борода, отвернувшись к стене. И Белобрысый по-детски тоненько сопел носом, укрыв голову простынёй. А сон не шёл.

Славка закрывал глаза, и тут же перед глазами появлялась она: сарафанчик короткий, блузка полупрозрачная, бёдра гладкие матово блестят, будто маслом намазаны. И сразу кровь гейзером — попробуй усни.

Прошло уже много лет с тех пор, как он испытывал нечто подобное: сладость и горечь одновременно, тоску и восторг, которые, смешиваясь, пробуждали в душе то особенное чувство, управлять которым не было никакой возможности. Чувство это разрывало его изнутри, не давало дышать, меняло действительность, превращая всё вокруг в напоминание о Ней. Весь мир существовал только потому, что в нём есть Она. И только его самого будто бы и не было в этом мире. Он, как забытый всеми космонавт, парил на орбите недостижимого Счастья. Так близко и так бесконечно далеко.

Так и промаялся до самой зари, переворачиваясь с боку на бок. Потом не выдержал, встал и прокрался в уборную. Прикрыл аккуратно дверь — без скрипа, без стука. Минуты ему хватило. Рот и нос ладонью зажал, чтобы сладким стоном своего непотребства не выдать. И сразу полегчало. Вернулся в постель, замотался в простыню и уснул крепко, без сновидений, благо, в Приладожье летом рассвет ранний, не всё у сна крадёт.

* * *

Завтракали остатками вчерашнего пира.

На этот раз любопытство одержало верх, и Славка попробовал: сыр с плесенью (отвратительный вкус!), яйца, сваренные без скорлупы (яйца, как яйца), сырокопчёную колбасу с тмином (очень вкусная!) и так настойчиво рекомендуемую белобрысым «фуагру» (обыкновенный паштет, только малость жидковат).

Едва приступили к чаю, появилась Чита. На этот раз сарафан на ней был зелёного цвета. Но всё такой же короткий, не скрывающий длинных загорелых ног.

Славка надеялся, что девушка присоединится к трапезе, но она лишь по-быстрому слепила себе бутерброд из острых колбасок и белого сыра с укропом и бесцеремонно отхлебнула из Славкиной кружки чаю.

— Нас на охрану вызывают, — она хлопнула Славку по плечу. — Тебя и меня.

— Ну вот и случилось, — словно даже с облегчением выдохнул Белобрысый.

— Что случилось? — не понял Славка.

— Получишь браслет. Тебе же не нравится безбраслетным ходить?

«Это не браслет, это ошейник», — подумал Славка, чувствуя, как прежнее спокойствие вытекает из него, словно вода из дырявой кастрюли.

* * *

По каменной дорожке они пошли через просторную изумрудную лужайку, отделявшую общежитие от основного массива усадебных строений.

Несколько раз Славка порывался начать разговор, набирал воздуха и проглатывал. Да и о чём говорить?

Чита, обычно лёгкая на разговоры, тоже молчала.

— Тебе здесь нравится? — наконец, справившись с собой, спросил он.

Девушка остановилась и посмотрела на него, сощурив один глаз и наклонив голову набок.

— А как ты думаешь, чем я здесь занимаюсь? — в свою очередь поинтересовалась она.

— Не знаю, — замялся он. — В комнатах убираешься?

— Да. А ещё?

— Поручения хозяйки исполняешь?

— Поручения? — она смешно сложила губы трубочкой. — Можно и так сказать. А какие поручения?

Отчего-то эта викторина не казалась Славке забавной.

— Ну, чаю подать или кофе… Или чего там ещё? Короче, подай-принеси.

— И это тоже, — согласилась Чита. — А ещё? Самая главная моя работа, знаешь, какая?

Чувство неловкости, которое в начале разговора было лишь едва ощутимым, теперь накрыло Славку с головой. Он вспомнил найденные в парке трусики и использованный презерватив.

— Лучше сама расскажи, — краснея от пришедшей догадки, предложил он.

— Ой, а чего покраснел?! — Чита сложила ладони в умильно-молитвенном жесте.

— Слушай, пойдём уже.

Но Чита не особо торопилась.

— Я родилась бинтом. Жила с матерью в резервации под Тосно. Отца не видела никогда. А как мне исполнилось шестнадцать, пошла на «биту», и мне тут же предложили «очень хорошую» работу от Минздрава. Догадываешься, какую?

Он догадался.

Минздрав курирует все лупанарии в стране. Церковь хоть и считает блуд грехом, но к домам холостяка никаких претензий не имеет. Во-первых, блудницы там все сплошь из «белых», а значит, все некрещёные или от церкви «отлупленные». В чём тут грех? Ну, а те, кто ходит туда — крещёные неженатые мужчины, «синие» и «красные» — им сие прощается за особый «срамной налог», что взымается с каждого посещения в церковную казну. Любой полноправный неженатый мужчина старше двадцати одного года имеет право два раза в месяц посетить такой бордель бесплатно. Если он приходит чаще, то с его счёта снимаются деньги. Очень многие приходят чаще.

Все работницы получают фиксированную оплату — «белый минимум» плюс «ударные» за перевыполнение дневной нормы. Вдобавок им полагаются постоянное медицинское обследование, бесплатное лечение, открытая городская виза. Не так уж и плохо для «бинтов».

— Так что в своей жизни я ничего и не видела, кроме… — невесёлый смешок соскочил с её губ. — И здесь… Здесь мне гораздо лучше. Чище, красивее. Не так много, не так часто. Понимаешь?

Он всё понимал.

Ему так и не довелось быть с женщиной. Не случилось, хотя возможностей для этого было предостаточно. В интернате были девчонки, без всякого стыда предлагавшие себя за сигареты, какую-нибудь понравившуюся шмотку или просто так. Он брезговал. В артели мужчинам тоже не составляло труда разнообразить свой досуг — в сортировочных цехах работали одни женщины, да и на упаковке мужиков почти не было. А «белые» женщины с юных лет учатся воспринимать своё тело как средство, а вовсе не как храм. Но дело не всегда в одних только возможностях. Славка считал, что просто переспать с женщиной и впервые возлечь с любимой — это не одно и то же. Для «просто» ему хватало и собственной руки, а единственная его любовь осталась где-то за толстыми стенами прошлого.