Инга окидывает собравшихся тут людей взглядом и кривится. Дети, старики, женщины — полный набор. Причём все… небогатые. Слуги или просто бродяги, как ей шёпотом пояснила эйн Лийнира, горько кривясь и прижимая к себе какую-то девочку. Девочку эту она подобрала на дороге, пытаясь спасти от мерзостей… за одно это эйн Лийниру следовало бы всё же выпороть! Пусть Инга и против такого. В смысле, не за спасение девочки, конечно, а неосмотрительность и неспособность оценить опасность. Ну, и то, что она вообще оказалась в Долине. Впрочем, кажется, она и сама это понимает… или нет, но в любом случае Инга уверена, что больше подобных выходок девчонка не выкинет. Что бы там с ней ни случилось.

Конечно, следовало бы расспросить её, втереться в доверие и так далее, но сейчас Инга не может отойти от эйн Ильгери, которая не теряет сознания только благодаря упрямству.

А ведь ещё есть и Царёв, притащившийся непонятно зачем и застрявший тут вместе со всеми. Вот чего ему в поместье не сиделось?! Чем его присутствие тут вообще может помочь? Жест-то красивый и, если бы на месте Алексея был кто-то более практичный, Инга бы даже поняла его причину — всё же в последствии, если получится выжить, это может добавить ему очков в глазах эйннто Трок. Но это ж Царёв, которому сама мысль том, что он может стать таким, как Инга — она мысленно фыркает — противна!

Хотя сама его смелость вызывает некоторое… Инге совершенно не хочется этого признавать, но она даже в чём-то завидует этому придурку. Хотела бы она… о, нет. Не хотела бы. Подобная наивность слишком плохо заканчивается…

Позади раздаются шаги, и Инга с облегчением видит подошедшую эйн Ниилли, которая всё это время сдерживала натиск мерзостей. С облегчением и опаской, которая, впрочем, сходит на нет, когда Инга видит рядом с всё ещё держащимися дверями жениха эйн Лийниры и ещё одного парнишку, который довольно ловко швыряется в появившийся после того, как двери основательно перекосило, зазор сгустками огня.

Инга кивает в ответ на вопросительный взгляд хозяйки и с чистой совестью передаёт ей эйн Ильгери. Что с ней, всё-таки…

— Беременность, — неожиданно снисходит до ответа эйн Ниилли, укладывая ладони, окутанные дымкой магии, на виски эйн Ильгери. Беременность?! — Все признаки налицо — и слабость, и непереносимость мерзостей как у обычных людей, и невозможность толком колдовать…

— Эйн Астерги это имел в виду, когда спрашивал, справится ли..?

— Вероятно, — кивает эйн Ниилли. — Никогда не понимала, как именно он узнаёт всё на свете! Что он, что его брат… — она как-то печально вздыхает. Инга не решается спросить, что же именно стало со вторым сыном хозяйки, хотя любопытство так и распирает. Но, учитывая, что и про эйн Астерги она узнала только потому, что он решил приехать — до этого все слуги вообще ни разу не упоминали о его существовании, и если бы не портрет… — Инга не исключает вариант что и второй сын эйн Ниилли тоже сейчас где-то в большом мире. Хотя… слишком печальной сейчас выглядит эйн Ниилли, чтобы можно было и правда поверит в это. Но тогда и вовсе не стоит поднимать подобную тему. Так что вместо попытки поднять явно болезненную тему, Инга спрашивает, есть ли у них шансы выжить. — Немного. При удачном стечении обстоятельств.

— Вы верите в удачу? — Инга находит взглядом Царёва, который забрал, наконец, у эйн Лийниры зарёванную девочку и теперь что-то нашёптывает ей. Ну, хотя бы девочка рыдать перестала. Уже хорошо. Инга мельком удивляется тому, насколько хорошо у Царёва входит ладить с детьми. Вот уж о чём бы она никогда не подумала… Хотя… он же говорил, что у него есть младшая сестра… что не является вообще показателем — у Инги вот тоже есть младшая сестра! И что с того? Эйн Ниилли же в ответ лишь пожимает плечами. — Что мне стоит сейчас сделать? Рано или поздно либо мерзости ворвутся, либо сдадут нервы у собравшихся здесь — я вижу как минимум нескольких человек которые уже на грани…

— Поговори со своим братом и с моей внучкой и постарайтесь отсечь наиболее подверженных панике от остальных. Я же попробую связаться с Астерги, — приказывает эйн Ниилли, перекладывая голову то ли заснувшей, то ли просто потерявшей сознание эйн Ильгери на свёрток из чьей-то одежды.

Инга коротко кивает и, прежде чем успевает отойти на слишком большое расстояние, слышит, как хозяйка шёпотом высказывает надежду, что эйн Астерги всё ещё способен услышать… Что ж. Инга тоже на это надеется.

Надеется всё то время, пока они втроём придумывают, как изолировать находящихся на грани людей. Уговоры, откровенный обман… найденное снотворное, в дозировке которого Инга откровенно сомневается… хотя, наверное, в случае чего это будет даже приятная смерть в отличие от того, что может ожидать остальных…

Надеется, когда они с Царёвым опять едва не сцепляются в совершенно бесполезном споре — он категорически против того, чтобы связывать и затыкать рот кляпом особо настырной истеричке, которая все то время, пока он высказывает Инге, как она неправа, пытается выцарапать ему глаза… эйн Лийнира смотрит на это, явно не понимая, что делать… Инга же думает в этот момент, что было бы неплохо, если бы эта истеричка-таки покусала Алексея и… бешенством, например, его заразила…

Надеется в тот момент, когда двери сносит с петель, и первые мерзости врываются внутрь, тут же превращаясь в горстки пепла под воздействием магии незнакомого парнишки, которого уже откровенно шатает от усталости.

И надежда всё же окупается в тот момент, когда следом за разваленной на две половинки мерзости, тут же стремительно начавшие усыхать, в убежище ленивой походкой входит эйн Астерги.

Инга прикрывает глаза и прислоняется к стене, не оседая на пол только потому, что Царёв неожиданно придерживает её в стоячем положении.

— Ты сейчас выглядишь, как школьница, увидевшая объект своего обожания, — хмыкает он, впрочем, на удивление беззлобно.

— Возраст моего тела вполне соответствующий, — вяло возвращает ему усмешку Инга. — Осуждаешь, что ли?

— Связаться с пусть и неплохим магом и воином, но при этом наркоманом, если верить сплетням слуг, и хрен знает, кем ещё —