Визирь Духовного Пути еле-заметно улыбнулся.

— Зачем Лемурии нужен Вавилонский Дракон? Зачем он нужен Духовному Пути и Змееносцу — профессору надоело идти окольными путями, и он решил включить осадные машины — правда, шанс, что они взяли бы стены этой обсидиановой крепости, сводился к нулю.

— Вы сами уже ответили на этот вопрос — эклиптика ломается. А никому, особенно никакому правителю, не было бы приятно, если бы он начал понимать, что теперь в других оттисках его действия могут нести иные последствия. Ну и к тому же, нельзя ломать правила небесного свода — это к добру не приводило никогда.

— Но это не главная причина, — буркнул Психовский. — Я слышал разговоры ваших магов, и они…

— Конечно, это далеко не единственная причина. Это было бы слишком глупа.

— Так расскажите мне о других причинах — о том, зачем Дракон нужен Духовному Пути.

Заххак криво улыбнулся.

— Это залог того, что в Духовный Путь будут верить — вздохнул Визирь Духовного Пути. — Потому что люди бояться потерять себя, и страх этот не фантомен, он не берется из воздуха.

— Знаете, Эхнатона это ни до чего хорошего не довело — заставлять верить в себя, лишь подменив понятия…

— Эхнатон был глупцом, который понял все совсем не так, — в слова эти было вложено столько силы, что даже художник схватился за голову и прекратил свистеть. — Ему не хватило ума, что нельзя поставить себя на место бога, заставив верить в себя — это ничего не даст. И то, что стать богом в буквальном смысле нельзя, до него, да и до многих других, тоже не дошло. Увы, не в природе человека взять и превратиться во всемогущую сущность — даже заручившись верой, а ведь только это держит богов на плаву.

— И вы решили поставить себя не на место бога, а на место вашего Духовного Пути, который и гроша медного не стоит… — вставил Грецион, прильнув к решетке и с приливом спонтанной злости сжав прутья.

— Для моего пленника вы соображаете быстро, но не слишком метко, — развел руками Заххак. — Я и есть Духовный Путь — такой подход куда более эффективен, чем тот, что придумал дурак-фараон. Надо же, свести всех богов до одного, а потом сказать — что ты и есть этот бог, какая глупость. Впрочем, мы отошли от темы — вас ведь так интересовал Вавилонский Дракон.

Заххак ухмыльнулся.

— Сама его суть, его природа мне помогает. И я, скажу вам честно, очень удивлен, что правители до меня не додумались до этого. При этом так приятно осознавать, что твоя судьба будет едина для всех возможных вариантах, она не расщепится на тысячу «если». Да, профессор?

Грецион промолчал. Дождавшись, пока Визирь Духовного Пути оближет высохшие губы и вновь покажет письмена на языке, Психовский все же сказал:

— Но вы так и не сказли, что это за суть… Почему Вавилонский Дракон должен быть взаперти только здесь? Какая главная причина?

И старостью лицо Заххака оказалось совсем рядом. Визирь Духовного Пути наклонился к уху профессор и прошептал:

— Всему свое время.

Фраза хлынула в мозг взрывной волной, и Грецион вновь схватился за виски́ — как раз в этот момент запах скисших ягод усилился, а религиозное бормотание в голове залилось эхом.

— Черт, почему нельзя ответить нормально! — Психовский со злостью дернул за прутья и осел на каменном полу.

А вот теперь Заххак рассмеялся — смех его гремел в голове то грохотом далеких камней во время сильнейшей грозы, то звенел весенним бризом в просыпающемся лесу. Профессору пришлось отступить от решетки.

— Всему свое время, — Визирь Духовного Пути завернулся в свою простенькую белую мантию. — Но я дам вам совет, профессор — возможно, он утолит ваше любопытство. Поменьше смотрите в глаза Вавилонского Дракона, ведь тот, кто взглянет в них, и умрет — потеряет самого себя в их глубине. Вы же не хотите, что бы вас постигла та же судьба, что постигла дочь Бальмедары по ее же глупости?

Психовский выудил из головы обрывки фраз: Инара ставшая частью Дракона, вместилище царей… Все это связывала какая-то общая красная нить, но профессор не мог ухватиться за нее. Зато теперь Грецион точно удостоверился, что Заххак не знает об истинной судьбе Инары.

— Просто скажите мне причину, — прошептал Грецион. — Просто скажите! Меня рвет, я не знаю, откуда берется вся боль, вся тошнота, так что просто скажите уже, что б вас!

— Воспримите мой совет, вот и все, хотя он вам, боюсь, и не понадобиться — прошептал Заххак. — Прощайте, профессор.

— А я пустое место, — проворчал Федор Семеныч вслед уходящему правителю. — Ни здрасьте, ни до свиданья, все профессор и профессор…

Грецион повалился на каменный пол и обхватил голову руками — нахлынула волна невероятной усталости, словно бы весь день он таскал на себе телегу, потому что коней в кабаке на перекрестке кто-то очень удачно стащил. Разговаривать с Заххаком было все равно, что принимать на себя удар боеголовки.

Ушедшие во имя Духовного Пути боги, подумал Психовский. Боги, от которых отказались насильно, которых лишили веры. Откуда-то профессор знал, что с исчезновением народа, с исчезновением веры, погибают и боги, чтобы переродиться в новых — это что-то на подобие утилизации мусора, когда из никому не нужного учебника по физике 1819 года делают новенький справочник по миру маркетинга, очень востребованный, надо сказать. Но чтобы насильно заставить всех отказаться от своих богов…

Надо сказать, что профессор вовсе не был атеистом — он очень даже верил в реальность богов, и жизнь постоянно подкидывала дров уверенности в эту топку. Загвоздка состояла в другом: разнообразия этих божеств было столь велико, что Психовский разрывался, в кого именно верить — поэтому, просто верил в существование всех богов. А уж канули они в Лету, или продолжают сидеть где-то на горах Олимпа или в джунглях Южной Америки — вещь не столь важная.

Голова снова заныла, и Грециону вдруг отчетливо привиделось, как гибнут боги Лемурии — их огромные туши не выдерживают собственного невероятного веса и тогда божества падают, продолжают столетиями немощно лежать средь увядающих даров, задыхаясь, пока жизнь и вера постепенно покидают их, а тела — пусть и сотканные из чего-то эфирного — сохнут, скукоживаются, теряют былую славу. Медленное мучение длиною в вечность, вспыхнувшее в голове профессора чередой ярких, пугающих и завораживающих одновременно образов, где — почти как в доме Облонских, будь они религиозными фанатиками — смешало в сознании божеств разных народов, ведь лемурийских Психовский никогда не видел. И ведь все это лишь ради того, что жители стали верить в одного человека, в его Духовный Путь… А потом, когда не осталось ничего, в сотканную из чистой черноты картинку в голове ворвался Вавилонский Дракон с его огромными глазами, а вдалеке, отделенный звонкой перегородкой, на фоне Змееносца колыхался таинственный Змий, вобравший в себя черты всех страшных мифических Змиев других народов.

Вдруг посреди этой мрачной картины ни с того ни с сего появился Аполлонский.