Шрифт:
Закладка:
— А, гори они все синем пламенем! — шляпа улетела в другой конец темницы.
Психовский ухмыльнулся, натужено, но рассмеялся и, сопровождаемый легкими пинками художника, полез в тоннель.
Аполлонский, с трудом, но все же пролезший, пополз следом.
Неведомый беглец постарался — в тайном лазе было не так уж узко, правда движение затрудняли корни, слегка царапающие лицо. Борода Грециона так вообще иногда застревала в них, отчего все движение замедлилось.
— Вот тебе и плюс существования вне оттисков, — подумал профессор, крутя головой, чтобы выпутать бороду из какой-то колючки. — Один тайный лаз на все возможные варианты событий.
Тоннель начал идти вверх. Теперь приходилось впиваться руками в землю и каменные выступы, чтобы продолжать ползти.
— Зачем рыть тоннель вверх, — возмущался художник. — Когда можно делать это прямо…
— Полагаю, потому что прямо только земля. Мы же были в подземелье…
В ответ Федор Семеныч пробубнил что-то невнятное.
Спустя некое время, впереди засиял долгожданный свет.
— Прозрение, наконец-то! Я вижу свет! — пошутил Аполлонский, пыхтя.
— Никогда не думал, что увижу свет в конце тоннеля настолько буквально.
Еще несколько рывков вперед — и вот уже показалась дыра, то бишь конец тайного лаза.
— Твои ставки, — сказал Психовский. — Прыгать вниз или спокойно вылезать на твердую землю?
— Надеюсь, вылезать.
— А я ставлю на то, что прыгать!
Но оба ошиблись. Стоило друзьям подползти к краю тоннеля, как земля и редкие ненадежные камни под ними обвалились, не выдержав веса двух тел — одно из которых, к тому же, было слегка упитано.
Грецион и Федор Семеныч полетели вниз. Радовало две вещи: падали они уже не в тоннеле, и Грецион, если подумать, пари все же выиграл.
— Почему мы вообще понеслись как угорелые? — отдышавшись, поинтересовался Брамбеус.
Сунлинь Ван настоял, что храм нужно срочно покинуть, притаившись где-нибудь рядом. Устроив мини-марафон по лестнице, алхимик и барон наконец-то остановились у одной из стен — рядом с вытянутой башеней.
— Там даже не было никакой охраны, — возмутился Брамбеус. — А у меня в руках было увесистое ружье…
Старый китаец посмотрел на барона как на ребенка, просто не обратившего внимания на десять сигнализаций и пять постов вооруженных до зубов охранников, дубинки в арсенале которых показались дитю просто игрушкой.
— Охраны им и не нужно. У них есть мистерии, уважаемый барон, у них есть слова, магия, маги-жрецы, и собственный… осколок божества. Draco ex deus[22].
— Знаете, против магии можно и с ружьем, — уперся Брамбеус. — Что есть волшебная палочка против этой штуковины…
Сунлинь Ван жестом заставил его замолчать — в воздухе послышался странный, нарастающий свист. Алхимик повернул голову в сторону звука, барон — следом.
— О, — гортанный глас Брамбеуса упал на землю гирей.
— А вот это уже deus ex machina[23], — заключил алхимик.
Грецион со свистом летел вниз. Не сказать, что от земли было уж слишком-то высоко, но падение всегда ощущается намного дольше, чем оно есть на самом деле — может, время в полете действительно замедляется так же, как в процессе ожидания еды в микроволновке, когда минута длится все пять. Но этот факт физикам еще предстоит выяснить, с почестями отправив теории Эйнштейна на свалку научного знания, как когда-то сделали с Ньютоном.
Сейчас же неоспоримый факт состоял в том, что Психовский — а следом и Федор Семеныч — достиг земли. Падение оказалось неудачным, кости пронзила резкая боль, все вокруг потемнело, и, как это водится, сознание сказало «аривидерчи».
И Грецион Психовский умер.
Draco ex deus™
— Кажется, это где-то уже было, — просипел Грецион Психовский, потирая поясницу. В этой ксерокопии профессор свалился в какие-то густые и удивительно мягкие кусты.
Рядом бухнулся Аполлонский.
— Похоже, в какой-то другой версии мира сего ты грохнулся на меня и раздавил, — протянул Грецион, массируя лоб, хотя это хотелось сделать со всем телом — навязчивое дежавю с пришедшей тошнотой и ноющей головой помножилось на боль в костях, суставах и мышцах.
— Слушай, ну я же не мешок с кирпичами, обидно, знаешь ли…
— Да когда ж да тебя, тупого идиота, дойдет, что у меня дежавю, — не выдержал профессор.
— А, — раздалось из соседних кустов. — Тогда да, хоть мешок с кирпичами, хоть с цементом, ты только успокойся.
— Не указывай мне, что делать! — проскрежетал Психовский и застонал. — Феб…
— Да-да?
— Что, опять, да?
— Если ты имеешь виды, начал ли ты опять на меня спонтанно орать — то да, Грецион, именно так.
— Черт возьми, ну почему…
Психовский попробовал встать, но тело очень непрозрачно намекнуло, что без посторонней помощи не справится.
— Это вы? — раздался вдруг голос. Профессор, лежащий лицом к цветному небу, не увидел говорившего, но узнал — потому что голос Брамбеуса невозможно было не узнать.
— А кого ты, идиот, еще ожидал увидеть?! Фею-крестную?! — рявкнул Грецион.
— Ой, снова-здарова, — зажмурился художник.
— А, профессор, это вы! — зарокотал борон, но потом резко стал говорить тише. Грубость Грециона профессора, видимо, вообще не смутила. — Какая удача!
— Я, конечно, ничего не имею против солнечных ванн на свежем воздухе в кустах, — заметил Психовский, вернувший самоконтроль. — Но не поможете встать?
— А, точно! — с этими словами, если смотреть глазами Грециона, откуда-то сверху спустилась рука спасения и вытянула профессора наверх — надо отдать Брамбеусу должное, хватка у него была как у строительного крана.
Психовский с трудом, но удержался в вертикальном положении. Профессор отряхнул темно-зеленую толстовку, потер исцарапанное лицо, пригладил желтоватую бороду и посмотрел на красные кроссовки, которые стали скорее коричнево-черными.
