Хром наблюдал за этим почти семейным воссоединением с каким-то странным чувством радости и облегчения. Бабай, и так мелкий, растерянно болтался в крепких объятиях своего старшого и выглядел совсем зеленым в явно чужих и стыренных шмотках на пару размеров больше собственного. Его лицо быстро порозовело от радости, стоило Шизе заявить, что с Антохой, который до сих пор лежал в коме, все будет отлично.

– Вася м-мне п-пообещал, – заверил он, и Хром снова словил полегчавшей было душой тяжелый булыжник сожалений.

– Да не парься, Тоха для них не вариант, это ж только Хром у нас в курсах, что он поправится! А шантажировать нас чуваком в коме? Ну я хэ-зэ. С ним же даже не побазаришь, – мрачно усмехнулся в ответ Бабай. – И вообще, походу, эти твари уже знали, кто им нужен, когда сюда прикатили.

– Ну и кто им н-нужен? – с сомнением в голосе уточнил Шиза, и Бабай, вновь став еще мрачнее, тихо ответил:

– Ты.

Надгробия

Бабай, видимо, еще не рассказывал Шизе и Винни эту историю, потому что первые дни и сам провалялся почти в бессознанке под сильными дозами обезбола. «Ширнулся непредумышленно», – хмыкал он мрачно, когда вещал, как приехали двое на черном «гелике» и, не удовлетворившись манерами коней, стали шмалять из пушек направо и налево. Шиза, слушающий Бабая по дороге на дачу, негромко матерился и все сильнее сжимал руль побелевшими пальцами. Потом ехали молча, каждый в своих мыслях, – Хром ярко их словил от Бабая вместе с воспоминаниями о случившемся, и других вопросов не появилось.

Чтобы не лезть больше в чужие мозги, он сосредоточенно перебирал сложенные на коленях листки: ксерокопии, распечатки, старые фотокарточки и сканы. Во всех деталях рассмотрел мутную фотку группы исследователей на фоне гор, из которой выделил двоих: невысокого, но крепкого мужчину в пальто и щуплого дядьку с куцей бородкой рядом. Мужчина, что посолиднее, глядел прямо в камеру жестким, уверенным взглядом, а в руках держал ту самую белую резную шкатулку. Его хилый кореш был менее довольным и, кажется, фоткался только потому, что партия сказала – надо. Хром запомнил снимок и продолжил изучать другие. На одних мелькали типичные лица людей давно ушедшей эпохи, выстроившихся в ряд на фоне каких-то стендов, на других изображались старые дома, которых в Волгограде больше не существовало, на третьих – портреты. Затем Хром минут пять всматривался в круглое и чуть пухленькое девичье лицо, потом переводил взгляд на Шизу, сидевшего слева за рулем, и обратно. Наконец Шиза не выдержал и, покосившись на Хрома одними глазами, дернул подбородком:

– Чё, ты т-тоже?

– Что я «тоже»? – пробубнил в ответ Хром.

– Ну… д-думаешь об этом.

– Да о чем я, блин, думаю?!

Шиза вдавил педаль газа в пол, и машину дернуло так, что едва не занесло. Хром ждал какой-то издевки, но лицо у дылды сейчас было таким серьезным, хоть на доску почета вешай к этим профессорам со старых кадров.

– Что им Оля н-нужна, – наконец еле слышно ответил Шиза.

Бабай, словно собака, почуявшая смену настроения, заинтересованно просунулся между передних кресел.

– О! Красивая! Жаль, мертвая, – наивно вздохнул он и шепотом, дотянувшись до уха Хрома, спросил: – Слух, Белоснежка, чё он несет? Какая Оля? Вот эта? Она ж давно, поди, на кладбище.

Хром ждал, что Шиза огрызнется, но Бабай не дал на это времени, сразу перескочив на воспоминания о кладбище в Красноармейском и о том, как давным-давно шлялся там с беспризорниками. Настолько давно, что уже и не вспомнить когда, зато хорошо представлялись заросли крапивы, страшилки о ржавых гвоздях, от которых можно помереть, если поцарапаться, и история о родившей собаке – ее щенков пристраивали всей оравой. Воспоминания у Хрома были похожие, и порой ему казалось, что детство у них всех, выросших во дворе, было одно. Если бы не Дядька, кто знает, где сейчас находился бы Хром? Об этом он думал каждый раз, когда сравнивал себя с детдомовцами. Может, так и пошел бы по малолетке и не отличался бы сейчас от коней. Или еще хуже. То, что Бабай болтал, как баба с базара, действовало хорошо – ехать в гнетущем молчании с Шизой точно радости бы не доставило. Только под конец, когда свернули к дачам, Шиза проговорил раздельно, почти по словам:

– Завали с-свой ма-ардальник уже. Т-ты вообще лежать должен под ка-капельницей, а н-не языком трепать.

– Да нормально со мной все, Шиз, не гони! – возмутился Бабай. – Ну болит, чё теперь? На обезболе посижу, Винни уколы ширяет как боженька. И перевязывать умеет.

Хром не стал интересоваться, откуда у Винни такие навыки, и так ясно. Вообще, конечно, не женщина, а мечта – и красивая, и умная, и готовить умеет, и огнестрел перевяжет. Что ж ей в жизни так не везет-то?

– Ничего себе, это откуда такую красоту к нам занесло? – фыркнула она, увидев, как Хром входит в двери в будто приросшей уже к нему шубе. – Себе решил оставить? А где моя…

Хром швырнул ей свернутую в комок футболку с «Барби», и Винни цокнула, но вскоре уже с визгом то ли радости, то ли возмущения, неслась к выходу – Бабай не успел и шага сделать за порог, как она принялась его тискать. Следующие минут пятнадцать тот выслушивал ее гневную речь и запугивания заражением крови, лихорадкой и смертью в муках, а после, когда выговорилась, Винни потянула его на кухню:

– Пошли, мелкий. Накормлю тебя. И вы, оба-два, тоже пошли.

Пока на столе расставлялась посуда, Хром стоял у раковины и ожидал своей очереди вымыть руки – прям детский лагерь какой-то. Шиза, который сворачивал башку крану, чуть склонил голову и слегка дернул подбородком вверх, мол, есть вопросы? Хром указал глазами на Винни, и он замотал головой в ответ. Видимо, историю с фото и Дипломатом решил оставить на потом.

– О, жратва нормальная! – раздался за спиной искренне восторженный голос Бабая, и Хром глянул на огромный глиняный горшок у Винни в руках.

– Нашла среди сковородок, запекла в духовке картошку с мясом, – сказала она, опуская его на стол. –