– Т-только не забудь, как в т-тот раз на днюху Ант-т-тохи. Без… – начал Шиза, придвигая стул, и Хром закончил за него:

– …Меда, потому что у тебя на него аллергия.

Винни подняла бровь:

– Ого, а вы прям еще больше сдружились, пока я спала, да?

– Сдружились? – оживился Бабай, но Шиза недовольно хмыкнул:

– Забей. П-просто кое-кто любит совать свой… н-нос везде. К-который я об-бещал а-а-аткусить.

Несмотря на показной пофигизм, он выглядел озадаченным – само собой, не мог знать точно, про что еще Хром говорил с Ольгой. Хром рассказал ему все, это так, но вот такие незначительные подробности в виде диалога по душам опустил, и Шизу это должно было подбешивать. Ничего, пускай – это его нормальное состояние, ему полезно.

Винни надолго заняла его расспросами про мастерские, Бабай в разговоре не участвовал, потому что ел с причмокиванием, облизывая пальцы, будто сидел на голодном пайке месяц до этого дня. Хром ел молча, как всегда, только слушал и скрипел по банке грибами, доставая их вилкой. Время от времени поглядывал на Шизу – все время казалось, что он сейчас вдруг улыбнется, как Ольга. В моменты, когда в теле была она, в этой улыбке появлялась ямочка на щеке, и это было странно и… мило. Когда же улыбался Шиза, становилось жутко и наверняка, если бы Хром увидел его оскал в переулке под фонарем с тем самым: «Слышь, друг…», – у него бы прополз холодок по хребту до самой жопы.

После обеда все разбрелись по своим делам: Винни с Бабаем – искать в аптечках все, что может ему пригодиться, Хром – мыть посуду, потому что сам вызвался, а Шиза во двор, к бане – звонить. Он не сказал никому зачем, но по лицу Винни стало ясно и так. Пора было окончательно прощаться с прежней жизнью, Толяном и Лешим. Когда Шиза вернулся, на его скулах играли желваки.

– Завтра в д-двенадцать, – известил он тихо, проходя мимо кухни, и Хром со вздохом поставил вымытую чашку на полку.

Вместе с точным временем похорон он принес в дом гнетущее ощущение, поэтому вечер и ночь провели в таком же состоянии, хотя Бабай предлагал поиграть во что-нибудь. Однако его легкое настроение тоже скоро иссякло, потому что его сложило, когда перестали действовать обезболы, и Винни с видом покорности судьбе выдавила на его ладонь две таблетки из упаковки и ушла за стаканом воды. Спал Бабай на диване, причем сном это было сложно назвать, скорее забытьем со скулежом и ворчанием. Пока не нашел удобную позу, чтоб не ныл бок. А Хром все это время смотрел в темноте на Шизу, который делил с Бабаем диван, и знал, что тот не спит. Ждал, когда пошевелится наконец, потому что такая полная безжизненность со стороны дылды выглядела пугающей. Он так и не шевельнулся, и Хром вырубился.

Утром Винни вышла с замазанными чем-то, в чем Хром не разбирался, кругами под глазами – точно ревела всю ночь втихую, но сейчас была как всегда собранной и помогла Бабаю одеться, хотя тот сопротивлялся. Потом был завтрак, как ритуал, потому что жрать никто, кроме Хрома, не хотел, но Шиза всех заставил, а после молча ехали до кладбища, у ворот которого Хром, сам не зная, зачем вообще поперся туда, сказал:

– Дальше вы сами. Я к могилам не пойду.

– Пок-койников не любишь? – спросил Шиза.

– Кладбища не люблю.

Он вышел из машины, и остальные поехали дальше по расчищенной от ночного снега дороге. В глубоком детстве Хром, как и Бабай, любил таскаться по таким местам, где можно было найти много интересного, а пацаны постарше даже имели свой небольшой бизнес, собирая свежие цветы с могилок и продавая их потом вечерами у гастрономов. Конечно, продавать самим было палевно, поэтому в «дело» приходилось брать бабку одного из старших, за процент, естественно. Она толкала букеты со словами: «Милок, купи цвяты», – всем подпитым мужикам в округе, и в целом навар получался неплохой. Пацанам на чипсы и газировку хватало с головой.

Но после того случая с больницей, когда Хром еле выкарабкался, кладбища для него стали слишком тихим местом. Если, находясь среди людей, он чувствовал себя нормально, привычно, вполне спокойно, соприкасаясь с обрывками их мыслей и впечатлений, то здесь он был словно в комнате с полной звукоизоляцией. Тихо до той степени, что начинаешь беспокоиться, не оглох ли.

– Здоров, мужики, – произнес Хром, подходя к компании в зимних спецовках, – могильщики, кто ж еще, – которая курила у одной из построек у ограждения. – Огонька дадите? Зажигалку найти не могу.

– Угу, – кивнул один из них, вытаскивая спички. – Только сам, а то у меня руки задубели, все утро землю долбили промерзлую. А еще эти, мажоры, потом мне: «Там водка осталась, допей». Я что, сука-нах, на алкаша похож? Водка да водка, хоть бы раз просто бабок, сука-нах, дали.

– Да я тоже водку не жалую, дурнею от нее, – согласился Хром. Денег он не брал за свои особые услуги принципиально, и с простыми работягами этим, само собой, делиться не следовало, но в мертвецкой тишине хотелось потрещать с живыми лишь бы о чем-нибудь. – Вот пивка – другой разговор.

– Ага. Особенно после смены, – поддакнул тот.

Мужику же явно хотелось выговориться кому-то, кто еще не слышал его истории, потому как его товарищи трещали о своем. Так, Хром стоял с ним минут пятнадцать, слушая еще историю про жену местного авторитета, которая прыгала в могилу и просила закопать ее вместе с мужем, а через неделю вышла замуж за другого авторитета.

– Во, еще одни! Вот как застрянут в рядах, кто будет вытаскивать? Понакупят, сука-нах, зарубежного автопрома, – мужик кивнул Хрому за спину, и он, не оборачиваясь, знал, что мимо проезжает черный «гелик». Собрат первого, чьи сгоревшие останки похоронены под снегом за городом.

Хром пожал руку мужику, который очень не любил предложений допить водку, отошел от компании и набрал Шизу, наблюдая, как черный «гелик» тормознулся возле огромной карты участков, постоял с минуту и почти бесшумно покатился дальше. Дылда не ответил,