Элис вперед. Уличные фонари все еще горели, но по большей части в переулке было темно, не считая одиноких светящихся окон некоторых спален на вторых этажах. Элис представила, что все их соседи уже разлеглись по кроватям, раскрыли книги или включили телевизор. Ее накрыло ощущение, которое всегда приходит к ней в некоторые летние ночи: ей казалось, что она уже тоскует по мгновению, которое еще длится.

– Так, – сказал Леонард. – Теперь мы можем нормально поговорить. – Он потрусил к двери, звеня ключами. – У нас не очень много времени.

– Времени на что? – спросила Элис. Она вдруг вспомнила, какую помойку ее отцу суждено узреть дома. – Черт, я забыла тебе сказать. Я устроила вечеринку. Не такую грандиозную, как в прошлый раз, но… – Леонард открыл дверь, прежде чем она успела закончить предложение. На кухне был полный мрак: кто-то пролил пиво, и, пока они шли по полу, их ботинки издавали липкий, чавкающий звук, но Леонард, похоже, даже не заметил. Он прошел прямиком на свое привычное место, сдвинул в сторону пустые бутылки, подкурил две сигареты и протянул одну Элис.

– Садись, – сказал он.

Элис села. Затянулась сигаретой и нервозно покатала ее между пальцев.

– Я верю тебе.

– Правда? Там, в отеле, до того как я тебя нашла, я болтала с твоими друзьями о путешествиях во времени и о всей этой мути и поняла, насколько абсурдно это звучит. Волшебная кость? Что это вообще за фигня? У этого ведь нет никаких научных обоснований.

Элис уставилась на желтые пятнышки у себя на пальце, маленькие коварные никотиновые метки. Что, если бы она занималась спортом? Что, если бы она не заливала в себя по полтора литра пива за один присест? Что, если бы она не гоняла балду на математике? Что, если бы она каждый день изо всех сил ценила своего отца? Что, если бы Леонард начал заниматься или научился готовить, или бросил курить? Что, если бы она могла исправить все, что пошло не так, чтобы он дожил до девяносто шести и мирно умер во сне? Все, чего ей хотелось, чтобы все изменилось, все плохое.

Леонард вскинул бровь, глубоко затянулся и выдул три идеальных колечка, а затем просунул в них палец.

– Косточка Саймона, конечно, чушь собачья. Он и сам это понимает. Но то, что говоришь ты, не абсурд, и я это знаю. Знаю, потому что тоже так делал.

– Что? – Урсула запрыгнула на стол, ловко миновала мусорные дебри и запрыгнула Леонарду на плечи.

– Народ болтает всякое, – продолжил он. – На форумах гуляет куча слухов о путешествиях во времени, и все они, как ты понимаешь, сильно отдают душевным расстройством, но, прежде чем написать книгу, мне пришлось пообщаться со многими людьми и прочитать кучу безумных теорий. Несколько ниточек тянулись к Помандеру, но они ничем не подтверждались. Ну, знаешь, вроде россказней о том, что у друга чьих-то приятелей есть кузен, который видел йети. Я сам слышал такое, и это все равно очень занятно. Но люди говорили об этом: о путешествиях во времени, о настоящих возможностях. Даже о других реальностях. Как раз в тот момент на продажу выставили дом, и мы переехали, но я все равно не сразу разобрался. – Леонард прервался и усмехнулся. – Хах, разобрался. Здесь в принципе невозможно разобраться. Я скорее представляю себе это как серфинг: ты вынужден двигаться туда, куда движешься. Не как Скотт и Джефф, в своем неуклюжем фургоне с кучей кнопочек, рычажков и лазеек. Если бы я сделал это перед тем, как написать книгу, вернулся бы назад, «Братья времени» были бы совсем другими. Ты не можешь управлять этим процессом. Ты не можешь выбрать, куда отправиться. У каждого есть только один пункт назначения, один маршрут, и все. И, возвращаясь назад, ты всегда оказываешься в начале, как на аттракционах в Дисней Уорлде, но выход может выглядеть по-другому, в зависимости от того, что ты сделаешь. Ты каждый раз как будто садишься на аттракцион. Ты сама решаешь, поедет ли вагончик быстро или медленно, будет ли его швырять из стороны в сторону или же он будет просто лениво катиться вперед, как река. Так что ты можешь просто не париться, и тогда на выходе все останется таким же, каким было, когда ты вошла.

– Аттракцион?

– Да, – кивнул Леонард. – Это метафора.

– Спасибо, – ответила Элис и затянулась. Ей хотелось, чтобы перед ней оказалась бумажка – диаграмма, карта, хоть что-нибудь. – Так, ладно. Получается, что все это случилось, потому что я была здесь? В нашем доме? На нашей улице? Как такое возможно?

Леонард затряс головой.

– Расскажи мне, что ты делала?

– Я поужинала с Сэм. Потом пошла в бар “Matryoshka” и здорово перебрала. Потом я вызвала такси, приехала сюда, наблевала на тротуар и уснула на улице, как настоящий маргинал, а потом я проснулась, и здесь был ты. Как-то так.

– Ты уснула на улице? – спросил Леонард.

– В сторожке. В твоем сарайчике, или что это такое. Там было почти пусто, и я просто сдвинула кое-какой хлам и вырубилась.

Леонард кивнул.

– Ты помнишь, в каком часу это было?

– Когда я уснула? Не знаю, часа три утра. Или четыре. – Если бы у нее был телефон, она могла бы посмотреть, во сколько таксист ее высадил, но ее собственная память терялась в тумане, пропитанная слишком большим количеством текилы.

– Ты уснула где-то между тремя-четырьмя часами утра, потому что оно работает только в это время. – Леонард откинулся на стуле и потер лицо рукой. – Я очень долго не мог в этом разобраться. Несколько лет. Я все наблюдал и наблюдал. Я не знал наверняка, что там что-то есть, но я чувствовал. И однажды, десять лет назад, как раз когда ты пошла в Бельведер, мы с Чипом болтали про «Доктора Кто», и я вспомнил про нашу маленькую сторожку и подумал: «Наверняка это оно». Я проторчал там всю ночь, ходил вокруг нее кругами, боясь, как бы Хедриксы или еще кто-нибудь не выглянули в окно, но они не выглянули – по крайней мере, я так думаю, тогда я зашел внутрь, все оттуда выгреб: метлы, грязь, лопаты, всякое дерьмо, даже паутину убрал – и просто уселся там. По ощущениям, я просидел там очень долго, а потом в какой-то момент я почувствовал, что я уже в каком-то другом месте. Я не просто был уже не в сторожке, я был в кровати – нашей с твоей мамой кровати в нашей старой квартире. И это был уже не 1996‑й. Я просто