Шрифт:
Закладка:
— Ага, — кивнул Кенен, радостно ухмыльнувшись. — Вижу, что всё в порядке. Но как ты, всё-таки, это таскаешь? У меня лёгкая броня на две пластины, и то я дождаться не могу, когда можно будет переодеться.
— Зачем ты вообще в броне? — удивился Гедимин. — Ты что, работаешь руками? Вот сам лезешь под облучение⁈
Кенен фыркнул.
— Я делаю то, что умею, Джед. А что не умею — того не делаю. Насчёт же облучения… — он на секунду задумался, и по его лицу пробежала тень. Гедимин удивлённо мигнул — вроде бы ничего, располагающего к задумчивости, он не сказал.
— Идём, — бросил Кенен, влезая в пехотную броню с зелёным радиационным трилистником на груди. — Думал рассказать словами, но лучше покажу. Идём-идём, пока не набежали…
Гедимин с трудом догнал командира — тот практически бежал по коридору, изредка жестом указывая очередной поворот, прежде чем в него нырнуть. Они шли вдоль главного канала к корме, и сармат, когда успевал вертеть головой, подмечал встроенные в переборки пластины из тонко раскатанной флии, дополнительные генераторы защитных полей и прочие элементы биозащиты. «Что они делают на корме?» — удивлялся про себя Гедимин, но спросить не успевал — Кенен мчался вперёд, задерживаясь только на очередном запирающем устройстве. Их тут было подозрительно много, некоторые — с маскировкой, последние — с кодом. «Seatu», — подсмотрел код Гедимин. «Всё ядерное. Странное слово… для Кенена. Тем более — реактор в другой стороне.»
— Здесь, — тихо сказал Кенен, жестом подозвав отставшего сармата; они втиснулись в узкий шлюз, снабжённый противорадиационной защитой. — Смотри, Джед, об этом узнать никто не должен. За это всю базу расстреляют.
Он выразительно посмотрел Гедимину в глаза. Тот кивнул.
— Ты не сдаёшь меня — я не сдаю тебя.
Кенен ухмыльнулся и ввёл последний код. Шлюз открылся, выпуская сарматов в тускло освещённое помещение. Посреди комнаты стоял освинцованный контейнер — куб с двухметровым ребром. Над ним на потолке висел электромагнит на коротких рельсах. Кенен сдвинул пластину на стене, поднял рычаг, и массивная крышка контейнера шевельнулась, отъезжая в сторону и выпуская рассеянный зелёный свет. «Омикрон-лучи,» — Гедимин изумлённо мигнул, наклоняясь над кубом. «Ирренций⁈»
Внутри лежал плотно спрессованный слой серовато-бурой пыли. Она светилась слабо, но отчётливо. Гедимин поднёс к ней щупы дозиметра — прибор вспыхнул, показывая немалое количество омикрон- и сигма-квантов. «Ирренций и обеднённый уран, один к пятидесяти,» — прочитал сармат показания анализатора и удивлённо хмыкнул. «Выглядит как синтезная смесь времён „ведомства развития“…»
— Зачем тебе ирренций? — спросил Гедимин, подняв взгляд на Кенена. — Реактор у тебя на уране…
Командир нетерпеливо отмахнулся.
— Не для себя. Я бы тоже не отказался от ЛИЭГа — говорят, удобная штука. Но запрет есть запрет. Ты слышал что-нибудь о проекте «Заражение»?
Гедимин мигнул. У него одновременно возникли два вопроса, и с какого начать, он не знал.
— Да, тебе неоткуда знать, — заговорил Кенен, не дождавшись реакции. — На меня вышли в январе. Ты в это время… ладно, не будем. Эта война для нас закончилась препоганейше. Хуже даже, чем та. То, что подготовили для победы вы, наши учёные, выбросил в помойку идиот Маркус и его тупые адмиралы. Остаётся одна надежда — на мозги. Если мы хотим с этой помойки когда-нибудь выбраться, нам нужен ирренций. Много ирренция. Но запрет…
Кенен поморщился.
— Строжайший запрет на использование ирренция в любых целях. Действует с декабря, за нарушение — расстрел.
Он снова взглянул на Гедимина, ожидая какой-то реакции. Сармат мигнул. «Значит, Конар сделал, как я сказал,» — он наклонил голову, не чувствуя ничего, кроме благодарности.
— Правильно, — сказал он. — Хватит. Наделали бомб.
Теперь мигнул Кенен.
— Эй, Джед! Ты хочешь сказать — ты бился над этим двадцать лет, и всё на свалку? Больше никакого ирренция, никаких сверхмощных реакторов, никаких планетарных электростанций?
— Пусть сначала изучат, — буркнул Гедимин. — Хоть будем знать, что засунуто в тот реактор.
Кенен схватил его за плечо и с неожиданной силой встряхнул.
— Джед, ты что, меня не слышал? Строжайший запрет на любое использование! Никакого изучения, нигде, ни у кого, — весь ирренций изымается и вывозится в Миану! Никто никогда не узнает, что и куда засунуто, если мы, сарматы, не включим мозги! Вот, смотри, что я тут сделал…
Он щёлкнул пальцем по приподнятой крышке контейнера.
— Тут излучатель, прикрытый полем. Айзек вспомнил, что нужна пульсация, чтобы делать ирренций. И вот — я начинал с килограмма, а тут уже два с половиной. Ещё пару месяцев — и будет все четыре!
Гедимин мигнул, недоверчиво глядя на контейнер. «Два месяца… прирост в полтора раза… да, от излучателя определённо есть толк.»
— Хороший прирост, — одобрительно сказал он. — Но лучше бы ты ни в какие проекты не лез. Ничего путного не выйдет.
Кенен изумлённо вытаращился на него, снова потянулся к его плечу, но в этот раз сармат успел отстраниться и недовольно сощуриться.
— Хватит меня трясти. Лучше закрой контейнер. Пыль разлетится.
«А ещё говорили, что я не соблюдаю технику безопасности,» — думал он с кривой ухмылкой. «Кенен синтезирует ирренций там, где за это расстреляют с инопланетного крейсера. И пылит им на весь корабль. Вот это техника безопасности…»
— Атомщик, — Кенен, опустив рычаг и прикрыв источник зелёного свечения, снова повернулся к Гедимину. — Это всё, что ты мне скажешь? «Хороший прирост… а теперь убери и забудь»? Ты не хочешь переделать мой синтезатор? Ничего не предложишь?
Гедимин пожал плечами.
— Твой синтезатор. Делай как знаешь. Я мало что помню… и не хочу это ворошить.
Кенен покачал головой.
— И даже не
