— Да, Фернандо? — впрочем, возвратимся к теме. Марианна, как не трудно догадаться, уже примерно понимала, о чём сейчас пойдёт речь. Стены имеют уши, а слухи «подобного» рода, как бы печально это ни было, расходятся довольно быстро. Особенно быстро они достигают тех, кто намеренно прислушивается к сему тёмному, лживому потоку.

— Боюсь, снова всплыл вопрос о наследнике. На этот раз, его задал один из депутатов. Ты же понимаешь, что это значит для нас? — наконец, Артём сообщил Марианне, что же именно его беспокоит.

— Знаю. Для нас это значит, что я должна, наконец, решить, готова ли я рискнуть своим здоровьем ради наследника короны, — да, это так.

— Да. К сожалению, мы с тобой не простые граждане, а королевская чета. Основная наша обязанность, наш главный долг — это непрестанно размножаться. И мы, в силу предпринятых нами усилий, в этом отвратительны, — к сожалению, это так. Правда, не из-за ваших усилий. Как бы хорошо или же плохо это ни было, но инцест ещё никогда не влиял на фертильность потомства положительно. По крайней мере, мы ещё не встречали доказательств обратного в отношении людей.

— Действительно ли это так плохо? — холодно произнесла Марианна. Очевидно, душа её, тем временем, была далеко не столь же спокойна. Душа её горела, рвалась из груди. Ей хотелось кричать. Ей хотелось плакать. Ей хотелось рвать и метать. Ей хотелось убежать. Её достал весь этот патернализм со стороны окружающих.

Её достало, что окружающие, от служанок и чиновников до собственной родни, лезут в то, что касается только её — в вопросы, касающиеся её сексуальной жизни, в вопросы, касающиеся её фертильности. Иными словами, в вопросы, касающиеся ЕЁ тела.

— Марианна. Я знаю тебя с детства. Я твой лучший друг. Я твой партнёр. Я твой муж. Я знаю, что тебя это беспокоит. И, поверь, я ещё не встречал человека, которому пошло на пользу игнорирование собственных чувств, — к счастью, это так. Мы также не встречали человека, что спрятал в бутылку собственные чувства и ему это пошло на пользу. И вряд ли встретим.

— Что здесь обсуждать? Что меня достало, как меня постоянно пилят по этому поводу? Что меня достало, что меня, живого человека с чувствами, эмоциями, мыслями, низводят до положения мануфактуры по производству детей? Что меня достало, как все постоянно обсуждают моё тело? Что меня достало, как люди постоянно лишают меня права быть человеком в пользу моего «обязательства» произвести на свет ребёнка? Здесь нечего обсуждать — я не желаю детей до тех пор, пока общество не признает меня полноценным человеком, имеющим право распоряжаться своим телом по своему усмотрению. Не желаю их до тех пор, пока общество не начнёт смотреть на меня, как на полноценную, автономную личность. Не желаю до тех пор, пока фраза «быть женщиной» не перестанет подразумевать «быть матерью», — накипело, конечно, знатно у Марианны. Впрочем, вполне понятно, из чего проистекают подобные взгляды. Встречайте — первая королева в мире, исповедующая очень радикальные для этой эпохи феминистические взгляды. Иронично, конечно. К слову, небольшой намёк — Артём не единственный человек в королевской чете, увлекающийся выражением своих взглядов в письме.

— Да! Именно это нам и стоит обсудить. Я не устану повторять тебе это из раза в раз — если тебя что-то беспокоит, то тебе следует обсудить это с тем, кого ты считаешь достойным своего доверия, — Артём, а тебе не кажется ли это немного лицемерным — просить другого человек быть полностью открытым с тобою, когда ты сам скрываешь столько секретов?

— Дай угадаю — ты считаешь себя достойным подобного доверия? Артём, не тебе говорить о доверии. За всю свою совместную жизнь с тобой я так и не узнала настоящего тебя. Ты неестественен до глубины души. Ты фактически воспитал меня такой, какой я стала. Мои взгляды на собственное тело? Твоих рук дело! Моя страсть к цветам? Твоих рук дело — именно ты подарил мне целую оранжерею экзотических цветов! Не мать и не отец, а ты! Именно ты помог мне открыть это прекрасное хобби, моё влечение к нему. Моя страсть к писательству? Твоя вина! Моя страсть к философии? Ты! Кто меня раскрепостил, кто научил меня всем видам земных удовольствий, что мне ныне известны? Ты! Ты научил меня им! Ты мой создатель — хочешь ты того или нет. Ты мой Пигмалион! Я — твоя Галатея! Был ли ты честен со мною? — ну, Артём напрашивался на это. Или нам стоит называть его теперь сэром Генри Хиггинсом, хи-хи?

— Я… — хотело было возразить Артём, но был тут же прерван Марианной.

— Нет! Никогда ещё не было такого, чтобы я, взглянув на тебя, могла сказать, что ты находишься со мной. Ты всегда где-то вдали. Взгляды твои никогда не принадлежали к этой эпохе — это ясно, как день. Думаешь, это так трудно понять? Я имела неудовольствие общаться с десятками, сотнями людей самых разных характеров, самого разного достатка, самых разных рас и самых разных народов, племён. Меня почитают, меня боготворят, меня презирают, меня не воспринимают серьёзно десятки мужчин. Знаешь, что у них общего? Ещё ни один из них не говорил о женщинах в том же ключе, что и ты! Ни в одном из текстов, ни в древних, ни в самых передовых, не находила я подобных мыслей. Взять ту же твою мысль о том, что структура языка влияет на то, как человек воспринимает мир вокруг — то, что ты называешь гипотезой лингвистической относительности. Ты не первый приступил к исследованию связи между языком и мышлением людей, это правда. Возможно, кого-нибудь бы это и обмануло, но не меня. Я знакома с литературой, ты это прекрасно знаешь. И, знаешь ли, недавно я подметила, что, хотя многие твои идеи были выражены и в более ранних работах, возраст которых порой уходит далеко за тысячу лет, твоё раскрытие этих идей всегда было значительно более ёмким, зрелым, взвешенным. И это не простое развитие более ранних идей — твои концепции гораздо более продвинуты. Взять того же Святого Августина — между его взглядом на эту связь и твоим взглядом существует просто непреодолимая бездна. Преодоление её требует не существующего в природе знания. Твои идеи не могли быть развиты из более ранних концепций — они будто существуют сами по себе. Они, безусловно, завораживают любой искушённый разум, но