– Сначала ты скажи, – она невольно поёжилась и хотела отсесть подальше, но замерла, не в силах пошевелиться.

Пальцы вцепились в траву под ладонями.

Он смотрел пристально, прямо. Не играя, не обманывая. Просто и равнодушно, пусто, как мертвец. А Велга всё искала нечто в глубине его глаз и никак не могла найти.

Наконец он отвернулся, откинул голову назад, прикрывая веки.

– Белый Ворон, – едва шевеля губами, произнёс он. – Моё полное прозвище – Белый Ворон. Опереньем не вышел.

Это должно было рассказать о нём куда больше, чем Велга теперь могла понять. И она рассматривала его горбатый нос, тонкие поджатые губы и длинную шею.

– Белый Ворон, – повторила она. – А сестра твоя Галка, значит. Что за любовь к птицам у ваших родителей?

– А тебя почему назвали Велгой?

Он вдруг распахнул глаза и снова посмотрел на неё. Тот же равнодушный взгляд, те же стальные глаза, но она неожиданно засмущалась и отвернулась к реке.

– Моя матушка… она с севера…

Вышня бежала с севера, где в неё вливалась река Калина. Там, среди бесконечных болот, белого мха и пятнистых берёз, десятки других звонких быстрых рек вливались в неё. Мелкой паутиной сплетались все водоёмы и постепенно уводили пронырливые скренорские ладьи на родину Осне Буривой.

– Меня назвали в честь её матери. Она родом откуда-то с берега Северного пролива. Наверное, матушка всегда надеялась отдать меня замуж за одного из своих, – она отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слёзы, но голос выдал её: надломился.

К счастью, Белый или не обратил на то внимания, или предпочёл ничего не замечать.

– Может, мне и вправду будет лучше на севере. Подальше отсюда.

Не находя себе места, она поднялась на ноги, принялась отряхивать траву и ветки с подола.

– Пойду… пройдусь…

На этот раз Белый не стал её останавливать.

Рыжая вскочила с места и побежала следом.

И впервые со дня свадьбы Велга оказалась там, где чувствовала себя уверенно. Пусть она привыкла ходить на торг с нянюшкой, которая всегда шла впереди и расталкивала людей, но всё равно здесь был знаком каждый торговец, каждый товар. Велга разбиралась в мехах и тканях, ведь отец торговал пушниной, которую вёз с севера, и шёлком, который закупал на Благословенных островах. Сама Велга часто выбирала мёд и сласти для стола, поэтому могла отличить хороший товар от плохого. И она знала, что где и почём найти.

И больше всего она любила торопливого хромого мужичка, торговавшего у рва. Пахло там, конечно, отвратно, зато товар у мужичка был разный и редкий. Отец не любил торговца, называл падальщиком, – может, оттого, что часто мужичок продавал подержанные товары, но даже просто рассматривать вещички на расстеленном синем покрывале было интересно. Он всегда притягивал внимание. И если кто случайно забредал на крайние ряды, подальше от шумной толпы, к вонючему рву, то не мог пропустить этого торговца.

Вот и в этот раз вокруг собралась толпа.

– Ай какая милая! – воскликнула девушка, глядя куда-то вниз перед собой.

Народ хохотал, гоготал, и за спинами было ничего не разглядеть.

Протиснуться ближе, чтобы разглядеть товары, никак не получалось, и Велга подпрыгивала, вытягивала шею изо всех сил, чтобы хоть что-нибудь увидеть.

– Ай, сука! – вдруг воскликнул мужик. – Кусается. На, сука!

Раздался тонкий визг. Толпа отпрянула прочь, Велга вместе со всеми попятилась и в просвете заметила рыжую вертлявую зверушку. Она прыгала, вырывалась, пищала пронзительно, жалобно, дико…

– Ай, тупая сука! – кричал мужик.

Он замахнулся.

– Стой! – воскликнула Велга.

Но он бросил на неё быстрый взгляд – взгляд, которого достойна кметка в невзрачном платке. И ударил. Мартышка завизжала пронзительно, так, что душа рвалась.

– Будешь… сука… кусаться…

– Не смей! – Велга топнула в отчаянии. – Не смей! Тебя высекут! Да как ты…

Она задыхалась. Кто-то засмеялся над девкой, что смела приказывать мужчине. Она не Буривой, она не ненастоящая княжна. Не Велга вовсе. Вильха. Безродная. Никто. И её слово ничего не стоит.

А Белку лупили, и только ловкость спасала её от прямых ударов. И мартышка визжала, уворачивалась, царапалась, кусалась, изо всех своих сил защищаясь.

А мужик схватил тяжёлый подсвечник.

И Велга, не помня себя, пронырнула под рукой у женщины, стоявшей впереди. И схватила занесённую для удара руку.

– Нет!

Белка прокусила мужику ладонь до крови, и тот уронил подсвечник. Не думая, Велга схватила подсвечник и ударила торговца по лицу.

– Знай своё место!

И тут же получила по голове.

– Воровка!

– Дрянь!

Белка запрыгнула к ней на руки. Узнала. Велга бросилась в сторону, но её схватили за волосы, толкнули на землю.

И снова ударили. Её бил не только торговец, а уже и другой мужик, и баба в кичке, и старуха в чёрном.

– Воровка.

Но Велга своё не отпускала. Она прижала Белку к груди, попыталась вырваться, но её окружили плотно, не пробиться. Визжала Рыжая, кусалась. А люди били и её. Отчаянно, бешено, ничуть не слабее, чем рыжую девку.

– Отдай, сука, мартышку!

– Не твоя! Она не твоя! Тебя высекут…

Крики быстро сорвались на всхлипы. И ей бы отпустить глупую мартышку, сжавшуюся в комок у груди, ей бы бежать самой, но Велга зачем-то лежала под градом кулаков, зачем-то терпела. С её головы стащили платок, вцепились в волосы.

И маленький беззащитный комочек прижимался к ней, прятался. Она одна могла его защитить. А себя не могла.

Завыла Рыжая, захрипела.

– Чья собака?

– Бешеная псина!

И сквозь гул и вой ясно раздался визг Рыжей.

Велга дёрнулась, попыталась вскочить, побежать к ней, а её снова втоптали в землю.

– Что здесь творится?!

Возмущённый крик потонул в визге и воплях.

– Сука!

– Воровка!

– Дрянь!

– Тварь!

Их разогнали кулаки. Сочные, звонкие. Свистнула напоследок плётка, огрела торговца.

И только тогда все затихли.

– Князь, – разнёсся ропот, полный священного ужаса.

Велга не смела разогнуться.

– Приведи её сюда, – послышался знакомый голос.

– Эй, девка, – незнакомый гридень поднял её силой на ноги.

Она так и не выпустила из рук Белку. Мартышка прижималась крепко. Велга стояла не шелохнувшись. Руки окоченели. Ноги онемели. Глаза её выпучились, но всё равно ничего не видели.

– Твоя собака? – с той стороны канавы на мощёной дороге на носилках, которые таскали его слуги, сидел князь Матеуш.

Велга перевела взгляд и завизжала.

Рыжая лежала посреди расступившейся толпы. Всё маленькое тело её била мелкая дрожь. Из пасти текла кровь.

– А-а-а!

Крик вырвался дикий, безудержный, такой страшный, что Велга снова упала.

– А!

И вдруг потеряла голос. Она не могла оторвать глаз от Рыжей и прижимала к себе Белку. Толпа расступалась медленно, трусливо. А