Было темно. К счастью, он видел в темноте лучше многих.

И когда на простынях растянулась девушка с буйными, точно море, волосами, он мог, пусть и нечётко, разглядеть овал её лица и очертания силуэта.

Её тонкие пальчики взяли его за руку. Она прижала её к груди так, что он почувствовал, как устало билось сердце. Вот-вот остановится. Вот-вот…

– Мы скоро, – пробормотала она неразборчиво. – Хочу…

– Что? – переспросил зачем-то Белый.

– Домой, – едва разлепляя губы, прошептала Велга. – Я хочу домой.

Ступени глухо стучали под ногами, когда он спускался в опустевший зал корчмы. Мила с мачехой собирали полные подносы грязной посуды и уносили на задний двор, где мыли это всё в большом корыте.

Жировит будил засидевшихся гостей, вытаскивал совсем пьяных из-под лавок и отправлял по домам.

Скоро остались только постоянные и временные жители «Весёлого кабанчика».

Рёбрышки к тому времени уже закончились, но Белый нашёл ещё один пирожок с крапивой.

Вадзим бережно, точно любимую женщину, протирал гусли бархатной тряпицей и не особо обращал внимание на остальных. Он был на удивление трезв и печален.

– Хорошая девка, – неожиданно произнёс он.

Вскинув лохматую коротковолосую голову, Галка сердито стрельнула в него глазами:

– Кто?

– Эта… Вильха. Жалко её. Красивая, молодая. Жить бы и жить…

Они редко обсуждали заказы и уж точно никогда не выражали к ним сочувствия. Договор есть договор. У него есть только имя, ни души, ни личности. И неважно, какой у него пол, возраст, нрав. Договор надо исполнить. Только это имеет значение для Ворона.

– Ты издеваешься? – прошипела Галка. – Если бы не мальчишка, я бы перерезала ей горло прямо сейчас. До чего же она мерзкая. Можно я её заберу?

Белый не ответил. Заказами не делились. Раз Ворон заключил сделку, так должен её выполнить, чтобы не разозлить госпожу. Но никогда прежде один и тот же заказ не давали нескольким Во́ронам сразу.

Это было похоже на удар веслом по голове. Белый не скрыл удивления и ужаса, и Галка не могла этого не заметить.

– Что такое? Чего ты вылупился?

Он перевёл взгляд, потерянно, точно в тумане, разглядывая её острый веснушчатый нос и облепившуюся кожу, светлые волосы и тонкие подёргивающиеся губы.

Госпожа наказала Ворону за нарушенную сделку. Молодую, неопытную, дурную Ворону закопали под маковым полем. Но раз госпожа так обошлась со своей непослушной птичкой, что же станет со всеми остальными, если они вступят в борьбу за один-единственный заказ? Белый Ворон, Грач, Галка – все должны выполнить условия сделки. Нельзя разделить заказ, нельзя уступить другому.

Значит, преуспеет только один, а остальные понесут наказание.

Белый невольно вспомнил, как цветёт маковое поле на Трёх Холмах в середине лета. Посеет ли матушка цветы на их могилах?

Впрочем, это было неважно. Белый уже нашёл Велгу, осталась половина дела. Что до Галки…

– Нет, – сказал он сухо. – Княжна моя.

– Жадина, – она по-змеиному высунула кончик языка, опустила голову и вдруг пробормотала неразборчиво, но он всё равно расслышал: – Ты хочешь её?

– Мм? Да, я же сказал, это мой договор.

– Я не про это, – Галка сцепила пальцы рук и уставилась на них, не решаясь поднять взгляд. – Ты хочешь её? Она же красивая, я вижу.

– Зачем ты спрашиваешь?

– Ответь на вопрос.

Сестра знала его так хорошо, что в любом случае почувствовала бы обман. Да и лгать повода не было.

– Да.

– Ненавижу её, – процедила Галка. – Ненавижу таких, как она: избалованных, лощёных знатных девочек. Однажды охотилась на такую. Ты бы видел, как она визжала. Как поросёнок, – она сорвалась на лающий смех. – Я привезла её на болото и сказала: выберешься за лучину, оставлю в живых. А она угодила в трясину. Когда я выследила её, она трепыхалась там и визжала, визжала на всю округу. Мне даже пришлось её пристрелить, так надоел визг, но, как назло, промахнулась, попала в шею. Она так противно булькала кровью…

– Тебя слишком много, – не выдержав её болтовни, Белый поднялся из-за стола. – А я устал.

Не нужно было оборачиваться, чтобы знать наверняка, с какой злой, яростной обидой Галка смотрела ему вслед. Сестра ничуть не изменилась с самого детства. Она воровала у старших вещи, которые ей нравились, ябедничала на всех матушке и никогда не любила красивых девушек. Галка была дрянью, но не дурой. Она знала, что во всём хуже остальных Воронов. Во всём, кроме жестокости.

Велга Буривой не смогла бы ей сопротивляться. Велга Буривой только чудом выжила до сих пор. И Белому предстояло это исправить.

Перед сном он зашёл к Вадзиму.

– Завтра с утра идём на пристань, – сказал он. – Не проспи. Нужно найти мальчишку.

– Думаешь, он там?

– Думаю, его оттуда увезли.

Пришлось заплатить за ещё одну клеть. Вряд ли бы Велга пустила его к себе.

Оставшись наконец один, Белый долго ещё проверял оружие, полировал клинки – он часто делал так перед сном. Это успокаивало. Это облегчало задачу на завтра. Это означало, что он всегда был готов к работе. Всегда готов оборвать нить для госпожи.

А за окном шептала нежно ночь месяца травня: сладкая на свои запахи, ласковая на прохладу и звонкая, благодаря песням соловьёв.

Ночь – время госпожи. Но в месяц травень оно казалось удивительно неподходящим для убийства. Может, поэтому Велге Буривой и выпала удача ещё немного пожить. Может, поэтому госпожа так ловко запутала нить её жизни.

Обидно, наверное, умирать, когда мир вокруг дышит жизнью.

Пусть ещё поживёт. Пусть послушает сладкие, чарующие песенки весны.

Белый резко вскочил с лавки, потянулся к ставням, желая захлопнуть их, чтобы не слышать ни песни соловья, ни своих глупых непрошеных мыслей.

И замер. Под окном, во дворе «Весёлого кабанчика» белела цветущая черёмуха, и даже ночью ветерок разносил её нежный запах по округе. Где-то там в темноте пел соловей. Оказывается, Белый никогда прежде их не слушал. Слышал, но не слушал.

И медленно, чувствуя, как предают колени, он присел на подоконник.

Белый Ворон старался не дышать, чтобы не прогнать птаху.

* * *

Сквозь ветви яблони слышно было, как заливался соловей в рассветных лучах. Солнце искрилось, переливалось тысячью чистых, прозрачных драгоценнейших каменьев в каплях росы на цветах яблони.

Под босыми ногами шелестела трава, сочная, тёмная, точно на речном дне. И серебрилась тысячью искорок. Над землёй стелился лёгкий туман и убегал прочь, скрываясь от наступающего дня.

Краем глаза в море белизны и зелени Велга заметила двух юношей в белых рубахах. И