И вот построение и перекличка закончены, и школьники всех классов, за исключением самых маленьких, освобожденных от участия в демонстрациях, организованной колонной пехотинцев на марше трогаются в путь. В пути они пристраиваются за такими же колоннами школ и предприятий, появляющимися из окрестных улиц и переулков. Говорливые людские потоки стекаются к центру города, вливаясь в широкое, уже заполненное ранее прибывшими демонстрантами русло улицы Ленина. Заняв отведенное им место, дети еще какое-то время томятся в предстартовом ожидании, забавляя себя непринужденной болтовней и игрой в "ручеек". Школьников всегда ставили в начало общегородской колонны демонстрантов, поэтому само шествие заканчивалось для детей очень быстро. Уже через 10 минут после старта школьная колонна поравнялась с трибуной, на которой в монументальных позах застыли секретари горкома и их ближайшие сподвижники, включая Алексея Павловича Перстнева в плаще и кожаном картузе. "Папа!", — увидев отца, Перс-младший радостно закричал и запрыгал с флажком в руке, невзирая на одергивания Таси. Перс-старший, встретившись глазами с сыном, улыбнулся приветливо, но сдержанно, и еле заметно кивнул головой, не вынимая рук из карманов плаща. "Встретились два одиночества, — насмешливо шепнул Тэтэ Веньке. — Однако персидский папаша, как я погляжу, стал еще более толстым и важным. Поди, воображает себя на трибуне Мавзолея. Или в самом Мавзолее. (Венька покатился со смеху). Смотри, Венька: вот о чем люди обычно мечтают? Чтобы жизнь свою прожить поярче и поинтересней, так ведь? Ну, там, может, денег заработать побольше, дачу, машину, магнитофон, видеомагнитофон, жену симпотную, за границу съездить… А есть люди, которые мечтают быть похороненными в Мавзолее или в кремлевской стене. Прикинь: всю жизнь мечтают о смерти!.. Даже нет: о смерти мечтают самураи, а эти мечтают о персональной могиле в самом центре страны. То есть, это самые приземленные люди, потому что, по большому счету, стремятся в землю, куда хотят лечь с максимально возможными почестями. Чтобы, значит, ордена на подушечках, гроб на лафете, оружейный залп и минута молчания по всей стране. И, сдается мне, папаша Перса относится именно к такой категории кремлевских мечтателей". — "А ты, Толян, как будто не хотел бы, чтобы тебя похоронили в кремлевской стене?". — "Я хотел бы, чтобы меня похоронили, как можно позже. Лет так через сто. А где именно меня похоронят — мне к тому времени будет уже все равно. Или нет, вот что: я напишу в завещании, чтобы мое тело после смерти сожгли, а прах развеяли над океаном. Где-нибудь в районе Галапагосских островов!.. Представляешь, как там красиво! При жизни я там, увы и ах, вряд ли побываю, так побываю хотя бы после смерти. Классно, правда?".

Школьная колонна начинала рассыпаться и стремительно редеть, как рота дезертиров. Миновав трибуну и прошествовав для виду еще метров двадцать, мальчишки, сунув флажки и гвоздики девчонкам и безотказным тихоням-одноклассникам, незаметно от учителей разбегались в разные стороны. До конца улицы Ленина, где юных демонстрантов терпеливо ожидали "пазики", добирались жалкие остатки детских армий в лице самых дисциплинированных бойцов ученического фронта, ну и, понятно, тех, кто нес флаги с транспарантами. Не бросишь же боевые штандарты на мостовую. Флаги складывали в автобусы, развозившие их по школам. А школьники обретали, наконец, долгожданную свободу и почти целый день блаженного безделья! Да какой день! Природа, должно быть, вспомнила молодость и на радостях подарила людям шикарную солнечную погоду. Словно и не октябрь, сановный господин в золотых одеждах, на сутки встал к календарному штурвалу, а сам сентябрь — теплый и мягкий, как переспелая виноградина.

Толик, увидев, как Ника с Персом и Колом быстро отделились от школьной толпы, свернув в проулок, рванулся следом, увлекая за собой Веньку. Троица, должно быть, направлялась в кино. Главный городской кинотеатр детвора почитала так же, как парк аттракционов, без устали и роздыху наслаждаясь просмотром "Танцора диско", "Викингов", "Легенды о динозавре" и несравненных "Пиратов". Двухэтажное здание кинохрама, как рассказывали старожилы, в начале 70-х годов возвели строители из венгерского города-побратима — как дар своим советским друзьям. Интернациональный долг и элементарные правила вежливости требовали, чтобы кинотеатр был назван в честь города, уроженцами которого были искусные каменщики. Однако задача эта оказалась невыполнимой: название венгерского города мастеров, включающее в себя слоги и междометия вроде "кеш", "хер", "уй" и "вар", состояло аж из 14 букв и было столь же невыговариваемым на русском языке, как и само слово "невыговариваемое". Поэтому отцы подмосковного города-побратима, поломав язык и голову, решили назвать кинотеатр коротко и изысканно — "Дунай": благо венгерский побратим стоял на берегах именно этой славной реки. С тех самых пор пять неоновых букв, обрамленных неоновыми же бараньими завитками, символизирующими, по всей видимости, речные волны, гордо реяли на фронтоне кинотеатра. Правда, вскоре выяснилось, что неоновый "Дунай" поражен той же загадочной болезнью, что и все неоновые надписи в СССР: одна из букв в названии постоянно отказывалась гореть, вследствие чего вся надпись в темное время выглядела, словно щербатый рот. Сначала погасла буква "а". Оставшееся в наличии неглотаемое буквосочетание "Дун. й" будило воспоминания о венгерском географическо-лингвистическом кошмаре и рождало поток сальных шуточек местных парней о том, что неплохо бы погасить и "н", а затем и "д". Букву "а", впрочем, починили, после чего потухла "й". Образовавшееся "Дуна." тут же перекрестили в "Дуню". Впоследствии на фронтоне попеременно гасли разные буквы, однако просторечное имя "Дуня" закрепилось за кинотеатром навсегда.

Школьников влекло к "Дуне", как телят к теплому материнскому вымени и сочной луговой траве. Сюда они сбегали с уроков на утренние и дневные сеансы, сюда водили своих подруг, красноречиво бренча сэкономленной на визитах в школьную столовую мелочью. В вестибюле кинотеатра на первом этаже сгрудились железные любимцы пацанов всего города — игровые автоматы: "Морской бой", "Воздушный бой", "Авторалли", "Охотник", "Снайпер" и накрытый стеклянной полусферой настольный баскетбол. В противоположном углу вестибюля располагался не менее популярный у школьников, да и взрослых, бар, где ловкий и жизнерадостный бармен Мамука подавал посетителям чаши с жемчужными шарами мороженого, припорошенными шоколадной пыльцой, фруктовые соки в узких высоких стаканах с разноцветными "соломинками" и ароматный кофе. Мамука, чернявый мужчина с залысинами и золотым зубом, был очень разговорчив, предпочитая общение с молодыми девушками, коих он уверял, что обручальное кольцо на его поросшем жесткой шерсткой безымянном пальце правой руки — не более чем память о жене, с которой они уже расстались. "Мамукой клянусь!", — говорил при этом темпераментный бармен, глядя на собеседницу колхидскими глазами. Хотя все знали, что супруга