— Угадал! Меня это и беспокоит в первую очередь: чтобы опять не ушло в общие слова, призывы. Да и, чего доброго, вдруг руководители почувствуют, что облегчение им пришло: народ в подряде все на себя берет…

«А верно. Разве я не думал об этом?» — опомнился Бахтин и сказал:

— А чем плохо? Будем людей изучать: кто есть кто?

— А для чего? Вот, опять же вопрос, Спиридоныч. А для того, чтобы тот, кто хорош, стал лучше, делал (делал, имей в виду!) больше и добротнее, а кто средняк — делался хорошим или плохой — средним, а потом поднимался до хорошего. Вот зачем тебе теперь развязанные от мелочных пут руки. Жизнь так создана, Спиридоныч, что в ней доброе не дается легко. Человеку все время приходится преодолевать себя.

Наверху снова раздался отчаянный крик внука, хозяин и гость замолчали прислушиваясь. Бахтин извинился: «Я сейчас!» И стал подниматься по лестнице. Но вот он скоро сбежал обратно, улыбающийся.

— Мать подстригает ногти, а он протестует. Ну, молодец! — И попросил: — Давай продолжай твои фантазии.

— Это не фантазии, Спиридоныч. Это наука руководства людьми: знать каждого, его возможности и слабости и правильно их использовать. От общих призывов пора отойти. Ценить труд каждого его продуктивностью. Чем труд продуктивнее, тем он интереснее. Понимаешь, какая цепочка тянется? Это живая потребность времени. За коллективным подрядом не должен потеряться человек. Впрочем, пока это, может быть, и фантазия. Даю срок: поработайте так с годик, поищите. Прикрепим к совхозу двух-трех толковых райкомовцев, они помогут. Может, эту работу пока и назовем условно: «Преодолей себя!» Есть ясность? — И сам ответил: — Есть! — Помолчал. — А ну-ка на дорожку налей еще молочка. Ароматное, вкусное. Ну и корова у тебя… — Вавилкин выпил кружку, поднялся. — Ну, бывай.

— Провожу, погоди, оденусь.

— Да, о Савушкине. Вот и пройдет проверку делом ваш парторг. Не захочет, не поймет… Вы же в силах избрать, кто потянет.

Бахтин закрывал лицо воротником полушубка — с севера дул пронизывающий ветер. Под светом фонаря струйки поднятого снега плескались через асфальт, торопливо скрываясь на той стороне дороги.

— Будь здоров, Спиридоныч. Позванивай. Редко звонишь! — укорил Вавилкин. — Совет один прими. Отнесись серьезно к нашему разговору.

24

Крещенские морозы… По утрам большое красное солнце расплывалось в студеной дымке. Розовато полыхали снега. Повитая куржаком, клонилась к заледенелой реке коряжистая угольноствольная ольха по берегам Талого Ключа. Звонки упругие выхлопы тракторных двигателей. Оторопь берет от яростного скрипа санных полозьев, доверху нагруженных парящим, резко пахнущим на морозе силосом.

Известное дело: солнце — на лето, зима — на мороз.

Холодно в коровниках. Чтобы окончательно не выстужать помещения, трактор-кормораздатчик не стали пускать вовнутрь. Потаскай-ка ведрами такую прорву кормов. Доярки сбились с ног, повыдергали руки. К тому же удои в последние дни упали, и бригада вся испереживалась. Хотелось год закончить на подъеме, но глупые животные ничего не понимали. «Лаской, бабоньки, лаской, девочки… Только лаской…» — говорила Вера. Но какая ласка от усталых рук, от простуженного голоса? И все же ласка и добавка «доппайка», как в шутку называют доярки концентрат, остановили падение удоев. Можно было, конечно, и не беситься из-за каждого килограмма молока, бригада и без того далеко оставила за собой другие фермы, но коль взялись за гуж, то и нечего землю носом пахать.

Только еще начал брезжить рассвет, Вера, как всегда, после дойки побежала домой. Морозный воздух резал ноздри, захватывал дыхание. Небо казалось зеленоватым от света обильной звездной россыпи. Таинственное свечение шло и от снегов, его нельзя было увидеть, но оно чувствовалось. И хотя мороз сковывает, леденит лицо, руки, щиплет коленки, но в теле удивительная бодрость, в голове ясность. После многих разговоров в бригаде, бесед с Бахтиным, с главным зоотехником, который с нового года станет начальником цеха животноводства, Вера видела свою бригаду на целый год вперед. И состав вроде уложился — в бригаду все вступили добровольно, и бригада своей волей приняла всех. Вера радовалась, что молодые доярки уже не глядят на сторону. И те, кто задумал учиться дальше, жалеют расставаться с работой, надумали стать заочниками. Ксюша Ветрова успела выйти замуж. Ее губастый Борис вернулся со службы в армии, сразу же пришелся ко двору в кормозвене, заменив прогульщика и выпивоху, за которого товарищи не проголосовали. Эх, жизнь, жизнь…

Не прожила Ксюша и месяца медового, как со страхом открылась Серафиме: уж понесла, что же делать? «Да ты что, еще не пригляделись друг к дружке, уже дите?» Дошло до Веры, та испугалась: неужто натворила что с собой Ксения? Конечно, отругала старую Серафиму, к молодухе подступила: «Смей только! Когда же, как не сейчас? Пройдет время: уже дети большие, а отец и мать как молодожены. Разве не радость, когда вся семья молодыми глазами на жизнь смотрит?» — «Да как же я его выращу, если ничегошеньки не умею?» — «Все не умеют, этому в школе не учат. А растят все. Да поможем, не убивайся. Первобригадник, любить будем».

Серафима потом каялась: чуть не сбила с панталыку Ксюшу. «Вот дура старая, вот дура…» Хотя теперь порушилось то, что держало раньше Серафиму и ее молодую подружку — перестала выпивать старая доярка, за два месяца ни одной дойки не пропустила, дружба их не распалась. Умелица в делах, она сильно подтянула Ксюшу. Как подумает об этом Вера, так и в мороз на душе тепло делается.

Удивляется себе Вера: как это не побоялась она тогда подряда? Теперь все фермы за ними тронулись, весь совхоз. Она, Вера Венцова, Степан Постник да еще бригада механизаторов — вот кто тропу топтал. Степан больше других хлеба поднял, и хлеб у него дешевле. А Кравчуков не удержался — простои, поломки, прогулы пьяниц. А их в цехе механизации скопилось, как хлама в чулане. «Вот и Ваня мой…» И подколенки будто струной у бабы подрезало. Укоротила шаг. К дому подошла озябшая. Родю разбудить, накормить, собрать, в школу отправить. Автобус ждать под окном не станет. Бибикнет раз-другой, напоминая о себе, и развернется. Выбежишь, а он красным глазом помаргивает аж под горой.

Чего-чего, а уж этого Бахтин никак не ожидал — в совхозе оказался избыток рабочей силы, но не хватало квалифицированных рабочих. Люди умели все и ничего, и потому многие затруднялись определить себя в какую-то специализированную бригаду. На совете бригадиров он то краснел, то белел, не понимая, как это раньше он ничего не видел. Слепой, что ли, был? На тех же советах