Постепенно все большая ответственность за эти дела стала ложиться на помощника президента по национальной безопасности — пост, который в 60-е и 70-е годы последовательно занимали Макджордж Банди, Уолт Ростоу и Генри Киссинджер.

В начале 50-х годов при активной поддержке Госдепартамента и прочих учреждений ЦРУ приступило к осуществлению двух больших проектов, в которых политические операции сливались с полувоенными акциями (границы между теми и другими были довольно расплывчаты). Эти проекты потом принесли большой вред ЦРУ.

В 1953 году, когда я еще был в Лондоне, была осуществлена тайная операция в Иране — успех ее был столь велик, что она стала известна всему свету. Ориентированный влево премьер-министр Мохамед Мосаддык, опиравшийся на поддержку иранской компартии (Туде) и Советского Союза, изгнал из страны шаха, тогда еще молодого человека. Операция, разработанная ЦРУ, была довольно скромных размеров: опытный в организации тайных акций офицер проник в Иран, где занялся вербовкой людей для уличных демонстраций (достаточно многолюдных, чтобы застращать сторонников Мосаддыка), а также вошел в контакт с верными шаху военными кругами, которые, по его наущению, захватили контроль над радиостанцией. Этого оказалось достаточно, чтобы проложить путь к триумфальному возвращению шаха в страну.

Успех вроде бы был просто блестящим, однако проблема состояла в том (как позже засвидетельствует ответственный за эту операцию офицер), что ЦРУ не следовало бы слишком стараться свергать Мосаддыка — человека эксцентричного и как политика слабого. Как только шах и его сторонники среди военных пришли в себя и сумели воспользоваться американской помощью, понадобилось относительно мало усилий, чтобы традиционный глава государства вернулся на трон. Иранская операция вовсе не доказывает, что ЦРУ способно свергать правительства и назначать новое руководство — это была уникальная ситуация, когда сработал необходимый минимум помощи, осуществленный правильным образом и в должное время. Такова истинная природа тайных политических акций.

Примерно год спустя, в середине 1954 года, легенда о непобедимости ЦРУ еще более укрепилась в сознании многих людей благодаря тайной операции в Гватемале. Президент Арбенс Гусман экспроприировал владения мощной американской корпорации «Юнайтед фрут компани», — и в то же время ЦРУ выяснило, что в Гватемалу вот-вот должно было прибыть судно с грузом чехословацкого оружия. Эти сведения были преданы гласности Госдепартаментом 17 мая, что послужило толчком к кризису, длившемуся шесть недель.

В ходе кризиса политический соперник Арбенса — Кастилло Армас — предпринял серию вооруженных вторжений в Гватемалу при поддержке трех старых, времен войны, истребителей P-47, базировавшихся на территории Никарагуа. Истребители были предоставлены в распоряжение Армаса ЦРУ, оно же завербовало и наемников пилотов. Ответственным за эту операцию был американский посол в Гватемале Джон Пьюрифой, а одобрил ее лично президент Эйзенхауэр, поскольку получил заверения от Аллена Даллеса, что это позволит избавиться от склонного к левизне диктатора, как то предписывала «доктрина Монро», тогда еще считавшаяся жизнеспособной.

Боевых действий было не так уж и много, но участие в них самолетов вызвало великое волнение, и число сторонников Арбенса Гусмана резко сократилось. К власти пришла хунта, по соглашению с которой президентом страны стал в начале июля Кастилло Армас.

Число историй о подвигах ЦРУ, свергающего правительства по своему усмотрению, значительно умножилось. На самом деле в эпоху Даллеса операции в Иране и Гватемале были единственными, приведшими к смене режима.

М.Мосаддык

Х. Арбенс Гусман

Еще одна акция подобного рода была предпринята в 1958 году в Индонезии против правительства президента Сукарно, и закончилась она провалом. Так или иначе, две успешные операции были уникальны, причем успех их не потребовал крупномасштабного вооруженного вмешательства и был обеспечен главным образом мастерским использованием благоприятных политических обстоятельств на местах. Из Гватемалы и Тегерана сыпались, как из рога изобилия, истории о тайной мощи ЦРУ — к вящей славе его.

В 50-е годы такого рода тайные операции воспринимались как большая победа демократических стран над экспансионистскими устремлениями Советского Союза. В то время общественность и Конгресс полностью одобряли использование ЦРУ тайных методов в ходе противоборства с Москвой, прибегавшей к методам того же рода. Трагедия состояла в другом: понятие о том, что такое ЦРУ, подверглось серьезному искажению в результате мнения, сложившегося о нем после ирано-гватемальских «шалостей». Рожденное ими романтизированное представление о роли и возможностях ЦРУ обернулось для него бедой.

Снова в Вашингтоне

В конце 1953 года, после двух лет отсутствия, я вернулся в Вашингтон, передав мой лондонский пост, которого домогались многие, одному из своих коллег. К тому времени Билл Лангер уже покинул ЦРУ и вернулся в Гарвард, а директором УНО, к которому я был по-прежнему приписан, стал Шерман Кент.

Мне хотелось бы работать непосредственно с заместителем директора по разведке Бобом Эмори, но он уже назначил своим специальным помощником Уильяма Банди — способного сотрудника УНО, зятя трумэновского госсекретаря Дина Ачесона. В середине 1953 года Банди стал мишенью яростных атак со стороны мастера антикоммунистической демагогии сенатора Маккартура, обвинившего его в финансовой помощи Элджеру Хиссу в связи с судебными издержками последнего. Даллес и Эмори сумели отстоять Банда, который позже стал выдающимся общественно-политическим деятелем и занимал посты помощника министра обороны и помощника государственного секретаря.

Поскольку я не хотел вновь взваливать на себя бремя административных хлопот при штабе оценок и, конечно, не стремился добиваться перевода Банди из офиса Боба Эмори, я попросил, чтобы меня назначили ответственным за советский отдел в штабе оценок. Мою просьбу удовлетворили.

В Лондоне мне приходилось изучать множество документов о Советском Союзе, составленных британскими аналитиками, так что у меня сложилось свое мнение о советской ситуации, и я вознамерился пересмотреть и обновить основные представления Управления национальных оценок разведывательных данных (НОРД) о возможностях и намерениях Москвы. Я был абсолютно убежден в том, что эта проблема — ключевая для нашей национальной политики и что решающее слово в вопросе о советской военной мощи должно принадлежать Управлению национальных оценок, причем так, чтобы его точку зрения американские военные ведомства не могли игнорировать.

Помнится, в первом исследовании (в рамках НОРДа) советской ситуации, над которым я работал в 1950 году, было всего 25 страниц, и оно не столько представляло факты, сколько оперировало широкими обобщениями. Теперь я делал упор на то, чтобы выводы исследовательских работ опирались на весомые факты и цифры.

Я следовал этой методике во всех работах — касались ли они советской политической структуры, экономики или вооруженных сил и военной стратегии. Объем таких исследований. насколько я помню,