Шрифт:
Закладка:
Мне дико везло с партнёршами. Я играл с Верой Васильевой, Ольгой Яковлевой, Людмилой Гурчено, Софико Чиаурели, Любовью Полищук, Ириной Муравьёвой. В этом списке ни одна не похожа на другую. Они самобытные, своеобразные особи. Хорошая партнёрша – это та, которую хочешь. Её нужно хотеть чисто физически. При этом необязательно за кулисами с ней жить. Я во всех этих случаях увернулся.
Ещё одной самобытной особью была Нонна Мордюкова. В Театре-студии киноактёра, на малой сцене, практически на носу у зрителей, шёл студенческий спектакль «Молодая гвардия». Нонна играла Ульяну Громову. В сцене в гестапо она стояла спиной к этому маленькому зальчику, и гестаповцы тянули её туда-сюда, разрывая на ней огромную холщовую рубаху. Она оставалась по пояс голой. Пауза. И вдруг её спина становилась пунцовой. Это было физиологическое актёрское перевоплощение. Сыграть такое невозможно.
Она была очень музыкальной актрисой, с абсолютным слухом. В том же Театре-студии киноактёра проходили знаменитые капустники сильнейшего театра Виктора Драгунского «Синяя птичка». Я помню номер Мордюковой. Она выходила на сцену в длинном сарафане, с огромной косой и пела романс «Матушка-голубушка», обливаясь слезами. Музыканты, сидевшие в зале, спрашивали: «Что-то здесь со звуком?» Потом профессионалы мне объяснили, что она фальшивила на одну восьмую ноты.
Работа актёра над ролью – индивидуальна. Некоторые во время репетиций успевают диссертации защитить. А другие… Был довольно известный артист Театра сатиры (не буду называть фамилию). Идёшь по коридору в гримёрную и слышишь из-за двери его голос: «”Здрасьте, дорогая!” Нет, не так! “Здравствуйте, дорогая!” Ну нет! “Дорогая, здрасьте!”» Это он сидит перед зеркалом и репетирует свою единственную реплику. И так часами. Работа над ролью!
Валентин Плучек ставил спектакль «Чудак» по пьесе Назыма Хикмета. Почему-то ему показалось, что пьеса актуальная, хотя это была архаика. Я играл главную роль. Андрюша Миронов прибежал в гримёрную, где я себя немножко чернил под турка, и бросился снимать с меня грим со словами: «Ещё не хватало, чтобы ты был ряженым!» И стёр мне всё с морды. Я послушался, потому что он был прав.
Много лет назад Театр сатиры был на гастролях в Челябинске во время Сабантуя, татарского праздника. Где-то за городом, на поле, поставили импровизированные лоточки и в течение нескольких дней давали шашлыки и какое-то пойло под названием вино. Оно давалось – тогда это было ново – в пакетах, но чуть ли не из-под угля.
Живущие в нашей гостинице два по-тогдашнему не знаю кто, а сейчас сказали бы – продюсера этого полевого праздника, пригласили на него Андрюшу, который был очень популярен: «Приходите, у нас так вкусно». И мы попёрлись. На выходе из гостиницы нам встретился Плучек. Он спросил, куда мы, и сказал: «Я с вами». Его жены, Зинаиды Павловны, не было с ним на тех гастролях – уникальный случай его свободы. Он побежал, как мальчик, с горящими глазами. Мы пришли к какому-то сараю, с фасада которого стояла сабантуйная толпа, а с кулис, сзади, сделали помост, и нам таскали туда шашлыки и это жуткое вино. Валентин Николаевич, говоря нашим языком, держал площадку: Мейерхольд, Маяковский, анекдоты… Где-то через полтора часа на этих досках Плучек, пьяненький, шикарный, бил чечётку. Сбежалось всё поле. Когда мы уходили, все нас провожали и махали руками, будто мы уходим в плаванье.
– Приходите завтра! – крикнул лоточник.
И кто-то добавил:
– Валентина не забудьте!
Все настоящие руководители театров имеют в зале режиссёрские места. Это кресло, с которого режиссёр-постановщик или худрук смотрит спектакли. Он может появиться неожиданно, но все артисты знают, где он сидит, и начинают перешёптываться: «Пришёл, пришёл». Когда я стал художественным руководителем, то не заходил в зал. Моя ложа находилась на самом верху, над рядами кресел, рядом с осветительными приборами. Через какое-то время это, конечно, стало всем известно. Осветители давали сигнал помощнику режиссёра, чтобы он сообщил артистам, что «этот» появился. Но я всё равно сидел там. Во-первых, обзор. Во-вторых, я видел зрителей и их реакцию. В-третьих, наверху возникает объёмное ощущение спектакля. В-четвёртых, понятно, какая у актёров дикция, шамкают – не шамкают, слышно их или нет. Сидеть долго на этом месте, в небольшой нише в стене, было неудобно. Чтобы я мог высидеть, спектакли старались делать не очень длинными.
Счастье это или беда, не знаю, но современный театр на умы не влияет. Да и сейчас столько всего влияет на умы, что их уже физически на всё не хватает. Поэтому, к сожалению, в той или иной степени к театральному зрелищу относятся как к отдыху, досугу (страшное слово). Это всё равно: «Не сходить ли нам в театр?» Маниакальных театралов – единицы, а фанатов чего-то определённого ещё меньше. Во-первых, потому что они вымерли, а во-вторых, потому что определённого стало намного меньше. Всё размыто.
Когда в 2014 году отмечалось 90-летие Театра сатиры, один журналист меня спросил:
– Юбилейное обозрение к 80-летию называлось «Нам всё ещё смешно». Нынешнее – «Грустно, но смешно». Как вы назвали бы спектакль к 100-летию?
– А ты всё-таки надеешься, что я буду его проводить? Это комплимент? Оно будет называться «Не грустно и не смешно».
В гараже
«В магазине поселились Ширвиндты»
М.Ш.: В разгар 1990-х папа оказался на каком-то мероприятии в компании новых богатеев, хваставшихся своим достатком: «У меня три завода, два самолёта и пять швейцарских часов». – «А у меня порт, хоккейный клуб и костюм Brioni». – «А у меня скважина, модельное агентство и три газеты». При этом они со снисходительной симпатией поглядывали на бедного актёра – ну не всем же править миром, кто-то должен и культурку в массы нести.
И тут, между делом, папа говорит:
– А я вот недавно магазин приобрёл в Тверской области и кусочек земли в Германии, в центре Мюнхена.
Нувориши раскрыли рты. Вот это да! Вот так артист!
И ведь ни слова лжи не было в этом эффектном заявлении. В
