Шрифт:
Закладка:
Той ночью не спал никто. Вилда сидела за столом у окна при свете трепещущей свечи и писала в дневнике. Ансельм не раз порывался заглянуть в него, но Вилда охраняла свои тайны похлеще Цербера. Поэтому он не знал, счастлива ли она. Но единственное, в чем не сомневался, это в том, что она его любит.
– Почему не спишь? – Ансельм подошел к Вилде и посмотрел через ее плечо.
Она впервые не закрыла тетрадь, исписанную нервным, плавающим почерком.
Ему бросились в глаза стихи, от которых душа упала в пятки:
И душу мою разрубили на части,
И ты был мне нужен, но я не твоя.
Больше не верь мне, не мое счастье,
Но буду любить тебя до конца.
В этой отчаянной гонке за счастьем,
Мы проживали дни, годы, века;
Прикрывшись узорчатой шалью из страсти,
Скрывались от жизни. Она столь хрупка…
Беги, не беги здесь финал предрешен;
Люби, не люби за нас все расписали.
Сейчас от любви можешь быть окрылен,
Через миг душу болью уже отхлестали.
Беги, не беги здесь финал нарисован;
Люби, не люби он расписан давно.
Сейчас ты любовью своей очарован,
Лишь миг – на губах загорчит, как вино.
Словно выждав, пока Ансельм прочтет, Вилда захлопнула тетрадь и запрокинула голову. В полумраке ее карие глаза напоминали черные точки.
– Спать? В такое время?
– Первый час ночи. – Ансельм сел в кресло рядом с Вилдой и взял за руку. Тонкие пальцы были ледяными.
– Не могу спать. Снова снятся сны… – Она откинулась на спинку кресла и прикрыла веки, позволяя Ансельму массировать ее запястье.
– Тебя вновь сжигали на костре? Я уже жалею, что рассказал тебе…
– Ты должен был! – перебила его Вилда и выпрямилась, распахнув глаза. Ее лицо с острыми скулами почти вплотную приблизилось к Ансельму, так что их дыхания переплелись. – А еще ты должен рассказать мне то, о чем умолчал.
– Я уже о многом рассказал, милая. В прошлой жизни ты была ведьмой. И мы с тобой встречались много раз. Судьба сводила нас вместе, потому что мы предначертаны друг другу…
– Это слишком сладко, Ансельм, – поморщилась Вилда. – Даже поверить в это тяжело, но я верю, потому что люблю тебя. Однако не могу вспомнить. А если пытаюсь, голова начинает рваться на части от боли.
– Вилда, милая… – Ансельм поцеловал каждый ее пальчик по очереди, чем вызвал легкую улыбку на лице жены. – Не надо вспоминать. Просто живи и будь счастлива.
Она задумчиво на него посмотрела. В ее глазах словно плескалось марево тумана.
– Мне ведь не предназначена долгая жизнь, Ансельм?
– Я не хочу об этом говорить. – Он нахмурился и потянул Вилду за руку, усадив к себе на колени. – Предлагаю заняться кое-чем приятным, раз ты не можешь уснуть. Уверен, мое лекарство излечит тебя от бессонницы. – Ансельм откинул ее волосы и поцеловал в шею.
– А я хочу, – упрямо возразила Вилда и обхватила его лицо ладонями. – Скажи, кто сделал это с нами? Почему мы живем так, словно каждая минута может стать последней? Почему я не могу родить тебе детей, как ни стараюсь? – Вопросы лились и лились, она не могла остановиться, на ресницах заблестели слезы. – Кто наслал на нас это проклятье?
Ансельм зажмурился на короткое мгновение, а когда открыл глаза, снова увидел упрямый взгляд жены.
– Кто? – настойчиво повторила она.
И он тихо выдохнул:
– Ты…
Германская империя, 1849 год
Он слышал ее заливистый смех, который перемежался грудным голосом, начитывающим стихи.
– Давай не болеть, давай не бояться,
Давай будем жить и смеяться, смеяться!
Давай мы в агонии будем сгорать,
А следом от счастья вдвоем воскресать…
Можно было многое списать на дикий нрав Вилды, но последние недели превратились в настоящую круговерть безумия. Вилда пыталась выйти погулять… через балкон на втором этаже. Ансельм стащил ее с перил, а она только расхохоталась – мол, задумалась, перепутала. Нет, не перепутала. Более разумного и расчетливого человека, чем Вилда, было сложно сыскать. Она бы никогда не отнеслась к своей жизни столь опрометчиво, если бы проклятье не начало точить ее мозг.
Ансельм замечал проявление гнилостной болезни в усталом взгляде, темных кругах под глазами, беспокойном сне. Навязчивые мысли, которые он сам породил в Вилде, преследовали ее днями и ночами. От беспомощности он мог только кусать ногти. Так тошно, так обидно… В этот раз они были вместе три года, и он понадеялся, что проклятье отступило. Но нет, слова ведьмы, сказанные однажды, будут преследовать до скончания времен. А слова Стихеи – тем более. Но проблема Ансельма в том, что его времена никогда не кончатся. Он навсегда застрял в круге бесконечных страданий.
В этот раз Вилда превзошла себя. Когда Ансельм вошел в их спальню, его прошиб холодный пот. Его прекрасная жена танцевала посреди комнаты с распущенными волосами, а подол платья занялся рыжим пламенем. И уже подступался к голым ступням Вилды, но та, казалось, не чувствовала ни боли, ни страха. Зато Ансельм испытал на себе все эмоции, которые должны были терзать ее. Когда он повалил Вилду на пол, когда ладонями бил по огню, пытаясь его загасить. Затем словно очнулся и сорвал с кресла жаккардовое покрывало и набросил на ноги Вилды. А она все это время смеялась и плакала, а губы шептали коварные стихи, от которых у него сводило челюсти.
– Ну, почему, милая? Почему ты не можешь отпустить прошлое… – шептал он, покачиваясь с ней в объятиях.
– Потому что ты и есть прошлое, Ансельм. А я никогда тебя не отпущу.
Ему пришлось так поступить. Он долго спорил с совестью, но в итоге победил. Лечебница для душевнобольных вызвала в Ансельме чувство опустошения. Словно он предал любимую, когда поместил ее в серое квадратное здание с медсестрами, на лицах которых цвели натянутые улыбки. Конечно, он заплатил целое состояние, чтобы с Вилдой обращались, как с гостьей. Отдельная комната, обставленная любимой мебелью жены, книжный шкаф, теплая одежда, прогулки на свежем воздухе. Даже приказал снять решетки с окна, чтобы она не чувствовала себя пленницей. Ансельм выбрал самую миловидную медсестру и приставил к Вилде в качестве служанки.
С таким же успехом он мог держать
