управление войсками на поле боя. Ещё – за невозмутимость. Ничто не могло вывести его из равновесия: ни победы, ни поражения, ни взрывы бомб совсем рядом, ни захваченные трофеи. А осуждают… Его не любят за то, что не интересуется бытом солдат и офицеров, не навещает раненых в госпиталях, за то, что не выступает перед своими войсками после выигранного сражения и не благодарит за стойкость и мужество. Таков уж он, Гувийон Сен-Сир. И вряд ли станет другим. А тут ещё слухи и разговоры про этот монастырь с его запасами…Историческая справка

В 1773–1780 годах на территории Полоцкого иезуитского монастыря были возведены каменные амбары, конюшня, каретная, пекарня, коптильня, пивоварня, мастерские и суконная фабрика. Иезуиты имели хороших строителей, которые прежде чем воздвигать монументальные постройки, делали сооружения для отвода грунтовых вод и предупреждения плавунов. Для этого они рыли траншеи и закладывали главные магистральные линии дренажной системы. В подвалах была создана развитая система подземных водостоков: 37 дождевых колодца, 14 выгребных, 106 смотровых и 20 отстойных, которые при необходимости могли использоваться и как сокровищницы, и как казематы, и как подземные ходы, ведущие к Двине.

Он поселился здесь почти один – только с ближайшим окружением. Он велел принести ему ключи от всех складов, которые ломились от провизии. Ничто из провизии не могло быть использовано ни для нужд его корпуса, ни для нужд госпиталей. Именно за это армия осуждала его.

Но мало кто знал истинную причину его уединения в монастыре. Перед тем как выступить со своим Баварским корпусом на помощь Удино, его, Сен-Сира, вызвал император. Во время аудиенции в кабинет вошёл главный интендант армии Пьер Дарю. Это был тот самый Дарю, который после Смоленского сражения советовал Наполеону отказаться от дальнейшего похода, поскольку считал, что коммуникации чрезмерно растянуты и не обеспечены и это будет весьма затруднять снабжение армии зимой. Но доводы не были приняты во внимание.

Любивший краткость и умевший ценить время, Бонапарт сразу же перешёл к делу.

– В Полоцке, куда я вас, Сен-Сир, направляю, нами заложен магазин стратегических запасов. Он расположен в иезуитском монастыре. О нём знают трое: я, генеральный интендант Дарю и маршал Удино. С этого момента будет и четвёртый. Это вы, Сен-Сир. Если с Удино что-нибудь случится, возьмёте сохранность магазина под свой контроль. Отпуск продуктов только с моего разрешения или, – Бонапарт указал кивком головы, – или с разрешения Дарю. Задача ясна?

– Да, Ваше Величество.

– Желаю удачи.

На этом аудиенция закончилась. Когда Сен-Сир и Дарю вышли из кабинета Наполеона, Дарю, прощаясь, сказал:

– Отнеситесь, генерал, к приказу императора самым серьёзным образом. Возможно, нам предстоит зимовать в этих краях.

«Что ж, зимовать так зимовать, – вспомнил слова Дарю Сен-Сир и с невозмутимым видом взял в руки скрипку. – Хотя вряд ли придётся зимовать. Император вот-вот возьмёт Москву, а русский царь тут же запросит мира».

Звуки музыки мелодично плыли в пространстве старинного зала. Но долго наслаждаться игрой на скрипке у Сен-Сира не получилось. Вошедший адъютант сообщил, что барон Клеман просит его принять.

Здесь, в иезуитском замке, Сен-Сир принимал только начальника штаба и командиров дивизий, да и то не всегда. Клеман был исключением. Сен-Сир знал, какую службу представляет Клеман, как и то, что он является личным посланником императора. Более того, часть пути до Полоцка они провели вместе.

– Что у вас, барон? – спросил Сен-Сир, не переставая двигать смычком.

Взгляд Клемана, облачённого в гражданскую одежду, был серьёзен и взволнован:

– Мой маршал, в наших рядах орудуют русские шпионы.

Скрипичная мелодия по-прежнему лилась под сводами зала.

«Удино от такого сообщения подскочил бы и замахал руками. А этот никак не реагирует», – отметил про себя Клеман и почувствовал, что в нём закипает злость. Он повторил сообщение о русских шпионах.

Сен-Сир нехотя отложил скрипку в сторону:

– У вас что, есть доказательства?

В ответ Клеман достал два листка бумаги.

– Вот это – сообщение русского шпиона о наших планах. Перехвачено моим агентом накануне сражения. – Он держал листок в правой руке. – А это, – он протянул второй листок, – перевод с русского на французский. Прошу вас ознакомиться.

Сен-Сир взял листки, пробежал глазами:

– Ну и какой вывод?

– А вывод один. Человек, писавший донесение, он или кто-то из его агентов, присутствовал на военном совете накануне сражения.

– Что-о-о? – лицо обычно невозмутимого Сен-Сира впервые за последние дни выразило удивление.

– Я прошу вашей помощи, – твёрдым голосом произнёс Клеман.

– Чем же я могу вам помочь?

– Мне нужен список всех, кто присутствовал на совете.

Сен-Сир пожал плечами:

– Это лучше знает полковник Дюран, адъютант Удино.

– Где его найти?

– Там, где и был совет, – в особняке графа Грабовского.

– Как, не здесь?

– Не здесь. Я проводил совет там, где Удино всегда его проводил – в небольшом пристрое к особняку графа.

В это время на пороге зала появился адъютант:

– Интендант корпуса полковник Конти и его помощник капитан Донадони. Просят принять, – сообщил он.

Сен-Сир глянул на Клемана, давая понять, что не задерживает, и вялам голосом произнёс:

– Пусть войдут.

В дверях они встретились и обменялись поклонами. С добродушным толстяком полковником Конти Клеман был знаком, а вот молодцеватого, приятной внешности капитана видел впервые. «Лет тридцать, выше среднего и что-то южное в облике», – заключил Клеман, насторожился, но тут же мысленно себя успокоил: таких молодцев в Великой армии было предостаточно.

Сен-Сир снова взял в руки скрипку:

– Что у вас за дело ко мне, полковник? – спросил он, не предлагая сесть.

Запинающимся голосом Конти пояснял, что слышал, будто в подвалах монастыря хранятся большие запасы продовольствия, фуража, обмундирования и разных материалов. И ему, интенданту корпуса, необходимо знать, правда ли это, ведь многие солдаты и офицеры недоедают. При этом Конти успел оценить стоящие на столе золочёные подсвечники и картины на стенах – похоже, фламандская живопись, XVI век.

– От кого вы это слышали? – прервал его маршал.

Конти молчал.

– Так знайте, полковник, здесь, в