Джек мог найти дорогу домой. Она горевала по Джеку и сказала мне, что если он действительно умер, то стал самой яркой звездочкой на небе, и там никогда не будет темно.

Как бы то ни было, моя дочь Робин постучала в дверь, но никто не ответил. Робин вошла и увидела, что Эгнис лежит мертвая на полу в гостиной.

Я верю, что Эгнис увидела Джека в тот день, и ее хватил удар. Да, я знаю, что копы нашли какие-то кости и рубашку, но это все можно и подделать. Я подумала, что никто ни разу не показал мне тело Джека. Ни разу. Кто лежал в том гробу на кладбище Норт-Уотертаун? В официальных отчетах не говорилось о деформации стопы. И кроссовки, которые там нашли, выглядели новехонькими, хотя большую часть мая шел дождь, а одежда, пролежи она на открытом воздухе четыре месяца, протухла бы и сгнила. Свиномазые подбросили это все, чтобы люди думали, будто там останки Джека. Зачем они это сделали? Не знаю. Не спрашивайте меня, их спросите.

После того появления Джека, когда его увидела Нэнси, я задумалась о его настоящем отце. Почему он больше не звонит? Может, он забрал Джека и устроил так, чтобы Шоукросс взял вину на себя? Возможности у него на это были. В Уотертауне деньги решали все, а у Боба их хватало с избытком.

Однажды он проезжал мимо, увидел меня, остановился, опустил стекло и спросил:

– Почему ты не навестила меня в больнице?

– О, ты разве был болен?

Он сказал, что был очень болен.

– Прости, Боб, – сказала я. – Я ничего об этом не знала. Но я, скорее всего, все равно бы не пришла к тебе.

Я хотела попросить его рассказать мне правду о нашем сыне, но не смогла произнести об этом ни слова. Он просто уехал, и мне тут было нечего поделать. К тому времени у меня хватало проблем с малышом Питом.

5. Аллен «Пит» Блейк

Мне стало на все насрать. Я думал – у меня забрали моего брата, моего лучшего друга. Я ненавидел копов за то, как они помыкали моей мамой, как легко потом отпустили Шоукросса. Я хотел поквитаться со всеми. Как будто весь город говорил нам: вы, Блейки, бедняки, вы – мошенники, вы – грязь. Вы, Блейки, просто собаки.

Какая-то женщина сделала мне замечание, и я погнался за ней по подъездной дорожке. Она крикнула: «Лучше бы он и тебя отымел в жопу, как твоего брата!» И это была наша соседка! Я ничего не мог с этим поделать. Я был зол на весь мир.

Я начал тайком красть пиво из отцовских запасов. Я крал таблетки и всякую всячину у старших сестер и у брата Ричи. Иногда я забывал принять лекарство от эпилепсии, но никогда не забывал о наркоте. Я подсел еще раньше, чем мне исполнилось десять.

Мама часами смотрела в окно, хотела увидеть Джека на нашей подъездной дорожке. Я хотел сказать: «Эй, мам, я жив! А Джек мертв!»

Однажды я разбил камнем окно в доме. Мама пригнулась как раз вовремя. Потом я разбил еще несколько окон.

Судья Сандерс сказал мне: «Я отправляю тебя в школу для мальчиков на восемнадцать месяцев. Посмотрим, научит ли это тебя чему-нибудь».

Я плюнул в него. Пришлось позвать пятерых сотрудников службы пробации, чтобы надеть на меня наручники. Он был прав насчет школы для мальчиков. Я многому там научился.

6.

Шли месяцы, и фантазия Мэри Блейк о выжившем сыне превратилась в твердое убеждение. «Джек жив, – настаивала она, и ее дети удивленно поднимали брови. – Я видела так много знамений от Господа, но я держу это в себе, потому что мне никто не поверит. Я – мать, и я – экстрасенс».

Логика ее фантазий требовала, чтобы она поверила, будто Артур Шоукросс пострадал от той же системы правосудия, которую она критиковала в течение многих лет.

– Я не думаю, что он убил Джека или Карен. Он не убивал ни его, ни ее, – объясняла Мэри. – Он подлый человек, но зачем называть его убийцей? Все равно что назвать убийцей моего сына, малыша Пита, потому что он становится злым под наркотой. Однажды я сказала ему: «Если ты продолжишь принимать эти наркотики, ты можешь стать таким же, как Шоукросс».

День ото дня Мэри становилась все циничнее. В ее доме полицейских больше не называли свиномазыми; это слово стали считать слишком вежливым для них. Мэри говорила так: «Свинья – это не отбросы, понимаешь? Свинью можно съесть всю, целиком. Я люблю свиней. Но я против законников».

Прошло совсем немного времени, и воровство стало систематическим семейным занятием.

– Одна из моих дочерей приносила краденый кофе, – вспоминала Мэри. – «Тейстерс чойс». И мясо. Я могла бы каждый день есть стейк, если бы захотела. Мои дети воровали на рынке «Пи-энд-Си», уносили краденое в штанах. Иногда их ловили. Малыша Пита часто арестовывали уже с девяти лет. Иногда мои дети воровали в магазинах толпой. Один клал вещи в тележку и подкатывал ее к другому, и они перекладывали вещи под одежду, пока кто-то еще загораживал проход. Господь присматривал за ними, ведь он знал, что если они не украдут, то и не поедят. В то время мы питались по талонам. Моим детям приходилось ходить в краденом. Если бы они этого не делали, их арестовали бы за непристойное обнажение.

Ситуация становилась все хуже. Однажды ночью малыш Пит пришел домой пьяный.

– Мам, – сказал он, – вот тебе тридцать баксов.

– Где ты их взял? – спросила Мэри и заметила кровь на его кроссовках. – Господи, что случилось?

Заплетающимся языком малыш Пит рассказал, как украл упаковку пива и бумажник у старика, которого ударил на улице палкой.

Первой мыслью Мэри было вызвать полицию, но она сказала себе: «Копы никогда ничего для меня не делали. Они повесят все на Пита, а ведь он этого не хотел. Посмотрите на него! Бедный ребенок просто напился».

Газета «Уотертаун дейли таймс» упомянула об этом нападении, было объявлено небольшое вознаграждение.

– Я никогда никому ничего не рассказывала, – призналась Мэри много лет спустя. – Я ненавидела законников. Почему я должна сдавать им своего сына? Если говоришь правду, толку от этого никакого. Если лжешь, тебе верят. Да и потом, это не имело значения. Тот старик позже сам умер от пневмонии.

7. Хелен Хилл

В конце концов я и дети перебрались обратно в Рочестер. Я скучала по маме и остальным родственникам. Когда мы вернулись домой, я каждый день навещала могилу Карен. Я смотрела на ангела на ее надгробной плите и разговаривала с ней. Я больше не хотела уезжать от нее.

Однажды ночью она пришла ко мне, одетая в свое розовое погребальное платье. Она