своего преступления и эффективно справиться с гневом», как отмечалось в досье. Когда настала его очередь поделиться опытом с другими ветеранами Вьетнама, он сделал туманные заявления об эпизодах «инцеста» со своей сестрой и тетей «Тиной». Однако большую часть времени он спокойно слушал остальных. Через некоторое время он собрал достаточно разрозненной информации, чтобы подать запоздалый иск о причинении вреда здоровью оранжевым реагентом, применявшимся во Вьетнаме. Хотя он не явился на двадцать один из семидесяти одного сеанса в отделении по борьбе со стрессом, в личном деле отмечено, что он «служил пациентам примером для подражания» и был «ценным активом» отделения.

Немного улучшив свою репутацию и послужной список, он снова предстал перед комиссией по условно-досрочному освобождению, чтобы воззвать к состраданию: «Я не могу оспаривать свое прошлое. Теперь я понимаю, что [убийства] стали следствием моего прошлого, моих детских лет и того, что я делал на войне».

В отчете комиссии, отклонившей последнее ходатайство, отмечалось, что «заключенный никогда не конкретизировал причины как странных актов поджога и кражи со взломом, так и жестокости и насилия, приведших к гибели двух невинных детей… Основываясь на поведении заключенного, его можно классифицировать как психосексуального маньяка… Поэтому никакие тюремные стены не способны изменить его… Его агрессивная, воинственная реакция представляет собой зловещий потенциал для возможного повторения уже приведшего к трагедиям поведения».

После подведения итогов многолетних неудачных попыток постичь душу непостижимого убийцы авторы документа предупреждают: «Хотя психиатры и психотерапевты, по-видимому, еще не поставили диагноз аберрантному поведению данного заключенного или, что еще важнее, не подобрали лечение, общество в целом заслуживает защиты от этого человека до тех пор, пока искомое лечение не будет найдено, а это, вероятно, случится не раньше, чем истечет назначенный тюремный срок».

Это было еще одно предположение, по крайней мере десятое, о том, что убийца слишком опасен, чтобы его можно было выпустить на свободу.

Ричи, старший сын Мэри Блейк, был приговорен к тюремному заключению в «Грин-Хейвене» за кражу со взломом, и ему назначили того же психотерапевта, что и Шоукроссу.

«Мозгоправы тратят уйму времени, пытаясь разобраться в поведении Арта, – признался Ричи своей матери во время одного из разговоров с ней по телефону. – Мой психотерапевт говорит, что все просто: этот парень сраный псих».

13. Мэри Блейк

Псих он был или нет, но Арт Шоукросс не убивал моего сына, и я это знала. Я все еще задавалась вопросом, когда Джек вернется домой. Мне приснилось, что он стоит у воды с каким-то стариком и старушкой, а потом они все навещают меня. Не знаю почему, но я почувствовала себя лучше и наконец-то немного ощутила покой.

А вот мой муж после исчезновения Джека так и не нашел покоя. Никогда не видела, чтобы человек катился под откос так, как это случилось с Большим Питом, а ведь он даже не был настоящим отцом мальчика. Он был алкоголиком, да еще и обозлился на весь мир. Он не мог позаботиться ни о своей семье, ни о себе самом. Когда у него заболел желудок, он отказался обращаться к врачу. Он ударил меня один только раз, но то и дело оскорблял меня, называл уродливой, глупой, дурой. Его любимым словечком было «толстуха». Когда я начала думать, как бы убить его, то поняла, что пришло время уходить отсюда.

Я сказала ему, что мы с детьми уезжаем, а он просто рассмеялся и сказал:

– Ты поешь одну и ту же песню годами.

Когда я указала свое имя по другому адресу, он понял, что я настроена серьезно, и позволил врачам удалить ему желчный пузырь. Это спасло ему жизнь, но не наш брак. Мы с детьми съехали. Мне очень не хотелось покидать Уотер-стрит. Я прожила в этом доме с перерывами без малого тридцать пять лет. Это был мой дом, дом моей мамы, дом всех остальных Лоутонов.

Через какое-то время мне пришлось отправить Пита в психиатрическую больницу из-за алкоголизма. Он с остальными своими дружками пристрастился к наркоте и довел себя до того, что у него случился разрыв печени, все вокруг заляпал кровью.

Я навестила его в больнице сестер милосердия. Он был в коме, так это называется? Я дотронулась до его руки и спросила:

– Пит, ты меня узнаешь?

Он открыл глаза и попытался сесть. Потом застонал и упал на подушку. Я благословила его, сказала, что люблю, и пусть Господь упокоит его душу.

Пит так и не пришел в себя. Мне всегда было интересно, каким бы он был с двумя здоровыми руками.

14.

Избавившись от Артура Шоукросса – теперь их разделяли триста двадцать километров холмистой местности, – жители Уотертауна пытались забыть педофила и его преступления. Родители наконец перестали крепко держать своих чад за руку. Бассейн и игровая площадка за «Кловердейл апартментс» заполнились детьми, в том числе детьми Мэри Блейк. Подростки снова гуляли вечерами без присмотра. Поскольку убийца оказался за решеткой, гражданам больше нечего было бояться Артура Шоукросса. По крайней мере, они так думали.

Старый город продолжал жить своей непростой жизнью. Горожане стояли вдоль городской площади и протирали глаза, глядя, как бульдозеры сравнивают с землей отель «Вудрафф», где останавливались президенты и где в течение пятидесяти лет проводили выпускные вечера выпускники средней школы. Лагерь Кэмп-Драм расширился и стал называться Форт-Драм, а приток новых солдат обеспечил торговцев дополнительной прибылью, но ее было недостаточно, чтобы вывести город из ставшего привычным экономического застоя. Выпускники старших классов возвращали взятые напрокат шапочки и мантии и уезжали учиться в колледжи или устраиваться на работу – следуя по накатанному миграционному пути. Возвращались из них немногие, разве что в гости.

Оставшиеся, как правило, обсуждали избитые, удобные темы: республиканскую политику, воспитание детей, охоту, рыбалку, законы об азартных играх, футбольную команду «Нью-Йорк Джайентс»[12]. Радиотрансляции бейсбольных матчей «Янки» слушали по старому радиоприемнику в баре ресторана «Кристалл» на центральной площади. Разговоры оживали, когда речь заходила о новейших снегоочистителях, зимних шинах и других средствах борьбы с метелями, ледяным дождем и вызванных «снежным эффектом озера» ветром, дувшим со стороны озера Онтарио с такой силой, что валились деревья, а с магазинов срывало вывески.

Где бы ни собирались люди – будь то за выпивкой по пятьдесят центов в «Нью Пэррот» или за трехдолларовым ужином в «Энрико» и «Кристалле», на прогулке по городской площади или во время покупки футболок в новом торговом центре «Сэлмон Ран», часто поднималась и еще одна тема.

Что превратило Артура Джона Шоукросса из невинного маленького мальчика в монстра? «Для тех из нас, кто вырос вместе с ним, – заметила его наблюдательная кузина Нэнси Макбрайд Бейкер, – вопрос никогда не заключался в том, убьет ли он снова, а