Он распахнул дверцу и подал мне руку, помогая выбраться на свежий воздух. В первый момент я даже зажмурилась от яркого света, а потом вдохнула и тихонько рассмеялась. Сладкий воздух пах не городским дымом и сточными водами, а снегом, сырой землей, морозом и прошлогодней травой. Вдоль дороги тянулись узкие полосы распаханных полей. Снег местами сошел, обнажив рыжеватые комья земли. Чуть дальше, там, где торчали скальные выступы, покачивались стройные сосны, а прямо перед нами в неком подобие долины раскинулась небольшая деревенька: горстка домиков, низкий храм в центре, торговая площадь, заставленная столами, между которых суетились люди.

— Где мы? — я удивленно обернулась к мужу, надвинувшему капюшон так низко, что не видно было даже кончика носа.

— Дома, — коротко отозвался он. — Пошли.

Он принял переданную Джейме корзинку, взял меня за руку и потянул за собой. Я же с удивлением рассматривала окружающих. Скромные суконные платья женщин, добротные, хотя и грубоватые, плащи мужчин, скудные вышивки на юбках и передниках, простые металлические фибулы, украшенные резьбой топорики, заткнутые за пояса — всё буквально кричало, что тут живут небогато и только собственным трудом. Дома покрепче соседствовали с совсем уж лачугами, однако прохожие улыбались нам, чужакам из ниоткуда, искренне и радостно, а кое-кто даже звал присоединиться к готовящемуся празднику.

Штрогге дошел до площади и молча поставил корзину на самый большой стол, где женщины готовили угощение.

— Да будет этот день благословен.

А затем махнул рукой в сторону храма. Я без возражений последовала за ним, однако Макс не стал входить под темные своды, обогнул строение и мы оказались на заднем дворе среди простых каменных плит с высеченными именами.

Некрополь, довольно старый, но не заброшенный. Некоторые надгробия успели сколоться по краям и обрасти мхом, однако надписи оставались разборчивыми, видимо, жители деревни ухаживали за этим местом так же, как и за собственными дворами Сзади донеслось веселое пение дудочки, затем взрыв смеха. Кто бы ни лежал под этими плитами, там, на площади, живые радовались приходу весны.

Оглянувшись, я заметила, что муж застыл у одного из надгробий, в руке зажата едва распустившаяся белоснежная лилия. Как он раздобыл её на исходе зимы и где прятал всю дорогу, оставалось только догадываться. Макс наклонился и положил цветок на землю, белые лепестки едва заметно дрогнули, коснувшись снега. Я в изумлении перевела взгляд на выбитую в камне надпись: Магдала Штрогге.

Сердце укололо острой иглой жалости и понимания, почему мы оказались тут именно сегодня, но произнести ничего я не успела, Макс заговорил первый:

— Её нет так долго, а я все не могу смириться. Иногда кажется, что вот-вот откроется дверь — и она позовет меня, несносного и упрямого мальчишку, к столу. Оттаскает за ухо за то, что без спроса удрал с друзьями купаться на реку, или попросит наполнить бадью с водой.

Выродок — так я назвала его всего несколько дней назад. Палач и преступник. Ублюдок, которому ничего не стоит ударить беззащитную женщину. Я медленно подошла к мужу и крепко сжала его ладонь, молясь всем богам, чтобы он понял мой жест правильно. Макс вздрогнул всем телом, но не отстранился.

— Я прихожу сюда каждый год, возвращаюсь туда, где был счастлив. Где был просто ребенком, сыном, человеком, — он не смотрел на меня и я была за это благодарна: найти слова утешения мне бы не удалось, такие потери не восполнить речами. — Интересно, знала ли она, в какое чудовище я превращусь с годами? Наверное, да. Жена линаара, мать линаара не могла не знать, что произойдет. Может, и хорошо, что боги забрали её раньше срока.

Он наклонился и на мгновение прижался лбом к серой глади камня. Я же стояла, не зная, что делать, да и стоит ли делать вообще? Насколько пустыми и лживыми могут показаться слова скорби о той, чьего имени я даже не удосужилась спросить прежде? Молчание жгло и рвало в клочья, но я не смогла выдавить из себя ни звука.

— Пойдем, я хочу показать тебе еще кое-что.

Вдвоем мы прошли к самому краю некрополя и замерли у плиты, на которой не было имени, только годы жизни и крохотный знак солнца.

— Его величество приказал уничтожить тело, точнее то, что от него осталось, — глухо произнес Макс, не поворачиваясь ко мне. — Но я не смог, Сюзанна. Забрал сюда, организовал погребение и траурную службу, в надежде, что это облегчит груз вины. Не облегчило.

— Это…? — мой голос сорвался, я судорожно втянула воздух, обернувшись к мужу. Колени подогнулись, и я опустилась прямо в снежную мешанину.

— Да. — Макс кивнул. — Не буду вам мешать, подожду вместе со всеми на площади. Если я что-то и могу подарить тебе в первый день весны, то только время.

***

Он действительно терпеливо ждал. Не знаю, сколько мне потребовалось — час? два? — чтобы выплакать все, что наболело. Холод, озябшие ноги и руки, промокшее платье — всё это потеряло всякую ценность. Наверное, у меня были опухшие красные глаза и нос превратился в сливу, но мне было плевать. Не перед кем играть. Вместе со слезами ушла режущая боль одиночества, на её месте образовалась гулкая пустота. Я догадывалась, что со временем смогу её заполнить, хоть и не знала еще чем, но даже так стало легче. Не проще, яснее и радостнее, но всё-таки легче.

Максимилиан обнаружился с парящей кружкой в руках, сидящий немного в стороне от общей толпы. Площадь уже заполнилась народом, играла музыка, ребятня с завязанными глазами по очереди пыталась сорвать развешанные на веревке призы — игрушки из дерева, тряпичных кукол, сладости. На столах лежало нехитрое, но обильное угощение: сыр, сушеные яблоки, свежий хлеб, румянобокие пирожки и скрученные кольцами колбасы. Среди прочего я с удивлением увидела украшенный завитушками рыбный пирог, коронное блюдо фрои Лилли. На губах невольно появилась улыбка: так вот, что пряталось в вашей корзине, мэтр Штрогге, мастер заплечных дел.

Стараясь не привлекать лишнего внимания, я подошла к мужу и присела рядом, стянула промокшие насквозь шерстяные перчатки и подула на покрасневшие пальцы.

— Спасибо, что привез сюда.

— Не за что.

Он молча склонил голову, покосился на мои руки и со вздохом протянул кружку:

— Хочешь согреться?

Кивнув, отхлебнула — и тут же пожалела об этом. Нёбо обожгло горечью и хмелем, в нос ударила ядреная смесь