— Джейме, не стой посреди улицы, заводи в стойло. — Дождался, пока конюх скроется на заднем дворе, бросил на меня тяжелый взгляд исподлобья: — Постарайся вернуться до темноты и не натворить глупостей.

— Главную я уже сделала.

***

Дура. Безвольная, отвратительно слабая, потерявшая всякую гордость продажная девка. Видел бы тебя отец — руки бы не подал, про мать же даже подумать страшно. Знай она, до чего докатилась её дочь, шагнула бы с моста в реку.

Я проталкивалась сквозь толпу, не соображая, куда и зачем вообще иду. Запястье, перевязанное платком, ныло при каждом столкновении с чьим-нибудь плечом или спиной, но я упорно шла дальше. Через сотню или две шагов, остановилась и принялась остервенело вытирать губы рукавом платья. Плевать, как это выглядит со стороны — мне нужно стереть воспоминания о прикосновении линаара, прилипшее к коже, как деготь — к волосам потаскухи, выставленной у позорного столба.

Слабая мысль о том, что вообще-то между нами не произошло ничего ужасного, не утешала. Штрогге мог приказать приходить каждую ночь в его постель — и я бы безропотно подчинилась. Он — мой муж перед богами, у него, как и у любого мужчины, есть права и потребности. Чувства женщины в таких случая всегда оставались в стороне, даже стань я женой кого-нибудь из аристократов, ничего бы не изменилось.

И всё же, я ощущала себя мерзко. В первую очередь потому, что сознательно позволила Штрогге втянуть меня в игру. Во вторую — потому что впервые поняла, насколько эмоциональная близость может быть полезной. Кем бы ни был мой муж, в нем сохранилось достаточно человеческого, чтобы испытывать чувства или поддаваться сиюминутным порывам. Его мучило раскаяние, подтачивала неуверенность, окрыляла надежда. И он хотел меня, хоть и не признал бы этого вслух. Само по себе это ничего не меняло, но я не могла отделаться от мысли, что его желание — это ниточка, которую можно потянуть на себя.

Меня не остановило понимание того, кем является Штрогге на самом деле, на что способен в моменты гнева или под давлением чужого приказа. Сила линаара стоила большего, чем просто поцелуй или капля моей крови, было бы ложью утверждать, что мне отвратительна подобная сделка. Но то, что я готова была платить эту цену без колебания, пугало.

Немного успокоилась я лишь спустя час бесцельного блуждания по городу. Ноги сами собой привели меня к храму, куда я собиралась идти этим утром. Двери его были закрыты, за узкими стрельчатыми окнами застыла темнота. Торжественная служба давно завершилась, и все, включая, жрецов, праздновали в кругу семьи дома или с друзьями на улицах. Безнадежным взглядом я обвела темнеющий на фоне неба силуэт строения и пустующий двор, но тут сердце на мгновение замерло, а затем сорвалось вскачь. На одной из боковых лавочек, завернувшись в теплый плащ и сгорбившись от холода, сидел Карл.

***

— Я так виновата, если бы ты только знал!

Мои руки скользили по его лицу, в сотый раз перебирали вьющиеся пряди волос.

— Главное, что ты все-таки пришла. Я боялся, случилось что-то плохое, уже всерьез раздумывал, не вломиться ли в твой дом с оружием, — он тоже, кажется, не собирался разжимать объятия. Его пальцы скользнули по моему запястью, нащупали повязку. Карл побледнел, в глазах его вспыхнула ярость: — Если он что-то сделал с тобой, я убью его!

Сделал, милый, но я сама позволила. И ты никого не станешь убивать, я не хочу, чтобы на твоих руках была чья-то кровь, даже если это будет кровь палача.

— Мелочь, порезалась по неосторожности, — ложь сорвалась с губ легко и непринужденно. — Но если мы останемся на улице еще хотя бы на минуту, то оба превратимся в куски льда.

Эти слова вернули нас в реальность. Карл тихо выругался, потом взял меня за руку и решительно потянул за собой:

— Пошли. Я нашел тихое место, где мы сможем поговорить спокойно.

Мы протолкались к одному из постоялых дворов. Нижний зал оказался полон посетителей, но Карл уверенно поднялся по боковой лестнице на второй этаж, прошел по темному коридору к самой дальней двери и вынул из кармана ключ:

— Понимаю, что это не подходит дочери герцога, но я не знал, сколько у нас будет времени, не хотелось напрасно блуждать по городу. За эту неделю столько всего произошло, у меня ворох новостей для тебя. По-настоящему хороших.

Комната, куда мы вошли, не была похожа на гостиную отца или приемный зал во дворце, но была очень чистой и хорошо обставленной, видимо, предназначалась для состоятельных гостей, приехавших в столицу по делам. Карл напрасно извинялся, мои требования к соблюдению приличий за эти полгода поменялись слишком кардинально. К тому же, на столе стояли накрытый поднос с едой и кувшин воды, в камине потрескивало толстое полено, а в воздухе разлилось совершенно божественное сухое тепло. Карл снял с меня отсыревший плащ, затем принялся растирать мои пальцы

— Прости… — он повторил это уже, кажется, в десятый раз, — надо было заказать горячего вина. Если хочешь, я сейчас…

— Нет.

Я поймала его за рукав, не позволив уйти:

— У нас действительно слишком мало времени, чтобы тратить его на ерунду.

А потом приподнялась на цыпочки и поцеловала Карла в губы. Бесстыдно, дерзко, безрассудно, не оставляя даже шанса подумать, что поцелуем всё и ограничится.

Пальцы сами нашарили на его груди застежку плаща, распутали шарф, добрались до пуговиц сюртука. Я тихонько охнула, когда сильные руки сжали мои плечи, скользнули по шее, зарылись в волосы на затылке…

— Что ты… Стой! — он с заметным усилием оторвался, прижался лбом к моему лбу. Я видела, как враз закипевшая кровь прилила к его щекам, как заблестели глаза, слышала участившееся дыхание. И все же он попятился и торопливо повернул ключ в замке, а потом тяжело привалился к двери спиной: — Если это игра, то слишком жестокая.

— Никаких игр, — я переступила с ноги на ногу, сбрасывая промокшую обувь, затем потянула тесемки, стягивающие рукава платья. Карл смотрел на меня, кажется, не веря в то, что происходит.

— Боги, Сюзанна! Я же не каменный, в самом деле. — Я закончила с рукавами и потянулась к шнуровки под грудью. Карл сглотнул и прикрыл глаза: — Прекрати немедленно, иначе я за себя не ручаюсь.

— И не надо.

Шагнула вперед, прижалась, пряча лицо у него на груди. Только