Амалиниииэ продолжала мять и тискать его рукой, жрец возбудился, но не спешил хватать ее и грубо швырять на алтарь.

— У вас тут должны быть послушники, обучающиеся искусству любви!

— Ваше величество, вы не в себе, — покачал головой верховный жрец. — Разрешите предложить вам ванны с успокаивающими травами и целебный массаж.

Ванна помогла, массаж тоже — светлая эльфийка так искусно размяла ее, ни разу не совершив ничего неприличного, что Амалиниииэ отключилась прямо на столе от взрыва наслаждения. Лицемеры, подумала Амалиниииэ, придя в себя.

— Будешь готовить мне ванну и разминать спину каждый день, — скомандовала она послушнице-эльфийке.

— Ваше Величество, это умения, основанные на Вере лишь для того, чтобы ваши тело и разум успокоились и достигли гармонии, — донёсся голос верховного жреца. — Настоятельно рекомендую вам помириться с героем Миониалиоуэлем Три Стрелы и подданными, и продолжить свои труды на благо всей страны.

Амалиниииэ фыркнула и ушла, думая о том, что у нее есть свои источники воды с пузырьками и Алхимик она или нет? Найдутся и юные эльфийки и эльфы, желающие ей послужить! Она сдержала свою клятву и ничего больше не должна Адрофиту и его слугам! Более того, если начать их выдавливать из страны, можно заслужить любовь подданных, кто недоволен умалением веры в Филору и что там еще ей ставили в вину эти глупцы.

— Ваше Величество, — склонил голову еще один пожилой светлый эльф.

Корни, тайная организация маменьки, которую Амалиниииэ задвинула было, но теперь вынужденно прибегла к их услугам и это бесило. Но после посещения храма Адрофита не так сильно.

— Что это? — спросила Амалиниииэ хмуро, отодвигая в сторону отчет о причинах недовольства.

Умаление веры в Филору, распространение разврата, отвлечение средств на Провал, вместо выращивания мега-деревьев дома, слишком крепкая дружба с орками и в целом со Стордором, муж-король Минт. При этом самым бесящим было то, что в случае Минта Амалиниииэ в вину ставили его изгнание. Словно все забыли, на чем он попался и за что был проклят! Либо вот так, назло королеве, выражали свою неприязнь к засилью служителей Адрофита.

— Письмо из империи Турсы, личное письмо императрицы Олессы с ее печатью, — прошелестел голос.

— Чего надо этой синеглазой шлюшке, — проворчала Амалиниииэ, принимая конверт.

Эльф напротив едва заметно поморщился. Да, это тоже было в причинах недовольства — поведение самой Амалиниииэ. Она ушла от образа скромной тихой затворницы, но так и не добралась до грозной мощи образа своей маменьки, чтоб ей вечность за гномами убирать. Разврат, ребенок от человека и так далее, словно все забыли, как маменька хотела ее за короля Стордора выдать!

Слова «шлюшка» тоже не вписывались в образ, но Амалиниииэ опять понесло. Воспоминание о том, как эта… с косой, во время встреч правителей, спрашивала только о Бранде, зло колотилось в голове, заставляло кровь пылать.

— Ах ты ж, — рука Амалиниииэ скомкала письмо, желая раздавить его в труху.

Императрица Олесса просила отпустить к ней с визитом Миониалиоуэля Три Стрелы, по «личным вопросам»! Знала Амалиниииэ эти личные вопросы и тут же еще раз мысленно пожелала Бранду сдохнуть. Она не могла отказать императрице, на ее войсках сейчас держалась оборона Провала и уведи она их, рухнул бы и проект с мега-деревьями, очень важный для Амалиниииэ.

Отпустить, Три Стрелы пожалуется и опять все рухнет.

— Ваше величество, напомню, что война с Бесконечным Лесом продолжается и в таких условиях мы точно не сможем дать отпор империи Турсы, — заметил глава Корней. — И что наши земли не так уж далеко друг от друга, а Пенное море — не океан.

— Я помню, — рыкнула Амалиниииэ, сжимая комок письма и добавила уже тише. — Я помню.

Следовало искать иной выход и в первую очередь помириться с Миониалиоуэлем.

Звякнули замки, донесся звук шагов и Амалиниииэ торопливо обвисла на цепях, проверив, чтобы набухшая грудь практически вываливалась в дырки в рубище.

— Дорогая! — донесся возглас Миониалиоуэля. — Что ты натворила!

— Мне нет прощения, — пробормотала Амалиниииэ, глядя в пол и на свои босые ноги.

Она хотела нарядиться под суккубу, но затем решила, что это будет чересчур явно и зашла с другого угла.

— Я впала в любовный экстаз веры и перестаралась, — произнесла она, вися на цепях, — я несправедливо обидела тебя и причинила боль! Я не могла, не смела показаться тебе на глаза и решила искупить причиненную боль своей!

Разумеется, с учетом ее уровней, боль и страдания были не так огромны, как она изображала.

— Жар воспылал в моих чреслах и лишил меня разума, как и ты лишался его там, возле Провала!

— Мне казалось, что ты не хочешь слышать об этом, — растерянно пробормотал Миониалиоуэль.

— Я не хотела, потому что мне казалось, что такие события пятнают твой облик героя, — Амалиниииэ вскинула голову, потому что пришло время.

Нога ее словно подломилась, она обвисла, раскинув эти самые ноги, демонстрируя тело.

— Провал, точно! Я должна уехать туда и искупить свою вину и лицемерие! Как я могла обвинять тебя и причинять боль, когда ты был так благороден, — Амалиниииэ всхлипывала и звенела цепями.

Еще она хотела положить плеть, и чтобы Три Стрелы отстегал ее, в процессе развалив искусно пошитое рубище, но затем отказалась. Миониалиоуэль потерял голову и рванул решетку, вырвал замок, якобы запертый самой королевой, решившей «покаяться в грехах».

— Не надо никуда уезжать, — он подхватил Амалиниииэ на руки, прильнул к ее животу. — Не надо ничего искупать, я не обиделся на тебя!

— Я — закованная пленница в твоих руках и твоей власти, — прошептала Амалиниииэ горячо.

— И я не причиню тебе вреда!

— А может быть мне хочется, чтобы ты показал мне свою власть, причинил боль и вред, — блудливо улыбнулась Амалиниииэ, крепче прижимаясь к Миониалиоуэлю.

Ведь он любил терзать демониц? В его глазах Амалиниииэ прочла, что выиграла этот поединок.

Теперь оставалось только потерпеть боль, старательно изображая неземную страсть.

Глава 20

— Ну что, разбить тебя на зародыши или сам сдашься? — задумчиво поинтересовался Бранд у кристалла подземелья Каменного Острова.

Положил руку на него, ощущая перетоки маны и помутнение слоев кристалла, как будто там бегали грязные мысли. Обычным взором он, конечно, ничего не разглядел бы, да, собственно, никогда