– Вы неизменно будете встречать жильцов дома, если сидите на их крыльце. Если же вы хотели избежать столкновения со мной, вам следовало выбрать иное место для завтрака.

– Ох, ну что вы, я не хотела, чтобы мои слова показались… – далее последовало неразборчивое бормотание.

На шляпницу было больно смотреть. Пожалуй, она проявила излишнюю жестокость. Лишь осознание этого удержало Эмеральду от того, чтобы тотчас распрощаться с несчастным созданием. Напротив, она проявила чуткость и сострадание, делая вид, что внимательно слушает ее лепет. Мысленно она уже перебирала перчатки (ей непременно нужны те кофейные с перламутровыми пуговками, о которых она так наслышана) и примеряла чулки. Но вот, перейдя к шарфикам, замешкалась, выхватив из судорожного потока речи такие слова, как «венец творения», «вечность» и «защита от блох».

Эмеральда вслушалась и мысленно убрала шарфик, чулки и перчатки в шкаф.

Эприкот же понимала, что другого шанса ей не представится, поэтому включила все свое красноречие. Как могла убедительно она изложила план – тот, что поможет ей восстановить репутацию, спасет из пучины отчаяния, – и протянула эскизы.

Эмеральда скользнула по ним равнодушным взглядом. Потом посмотрела еще раз, уже внимательнее и наконец взяла их в руки (пальцы Эприкот тряслись так, что бусы на груди бренчали).

– Хм, – произнесла Эмеральда, а потом добавила, – хм-хм.

За одну секунду в голове Эприкот пронеслось столько мыслей, сколько хватило бы на весь остаток жизни: что означало это «хм-хм»? Было ли это то самое «хм-хм», что произносит палач, в последний раз примериваясь лезвием топора к шее осужденного, или «хм-хм», которое звучит из уст счастливой, но скромной девицы, готовящейся принять предложение руки и сердца? В общем, никому прежде еще не доводилось слышать столь судьбоносного междометия.

Эприкот затаила дыхание.

Эмеральда же испытывала замешательство, которое испытывал бы на ее месте любой человек, чья твердая, прямо-таки гранитная уверенность была только что поколеблена.

Признаться, эта женщина ее удивила… неужто Эмеральда слегка поторопилась с выводами? И неужели она только что заметила на ее челе проблеск прежнего гения?

Впрочем, еще рано о чем-то судить.

– Но вы уверены, что все получится? – уточнила она. – Признаться, ваше предложение, подкрепленное наглядными образцами, не лишено привлекательности… я бы даже сказала, вызывает интерес… – Эприкот порозовела от удовольствия и тут же побледнела от волнения. – Но я бы не хотела столкнуться с неприятными последствиями непродуманных действий.

– О, об этом можете не беспокоиться! Техническую часть я беру на себя. Все, что от вас требуется, – это ответить согласием. Скажите «да», и вы не пожалеете! Легкий кивок – вот все, что нужно, чтобы о вас и этом дне еще многие века говорили потомки!

Эмеральда, которая как раз собиралась сделать этот самый кивок, замерла.

– Потомки?

Насколько она знала, произведение потомства предполагало значительное расширение в талии, а она не для того с двенадцати лет носила металлический корсет с титановыми скобами, достигнув к восемнадцати годам вожделенных девятнадцати дюймов[21], чтобы отказаться от этого по прихоти какого-то мужчины!

– В смысле, человечество! – поспешила исправить недоразумение Эприкот. – Слава законодательницы мод окончательно закрепится за вами не только в Бузинной Пустоши, но и далеко за ее пределами.

Эмеральда снова задумчиво посмотрела на эскизы, погладила шероховатые страницы, провела пальцем по образцу… и внезапно почувствовала трепет – то особое дуновение, которое ощущала, прикасаясь к чему-то поистине выдающемуся. Она поняла, что держит в руках сто́ящую вещь.

Эприкот, наблюдавшая за ее реакцией, решила, что та склоняется к отказу, и поспешила добавить срывающимся голосом:

– Вас запишут в анналы истории.

– В анналы? Знаете, пока вы не сказали еще что-нибудь, что заставит меня передумать, я, пожалуй, отвечу согласием.

Эприкот пошатнулась.

– Вы… вы уверены?

Эмеральда милостиво улыбнулась:

– Не заставляйте меня жалеть о принятом решении.

– Я, я не подведу! Я… вы не пожалеете. – Эприкот готова была броситься на колени и в слезах целовать подол ее платья, но что-то ее удержало.

Эмеральда же вернула ей эскизы и, едва заметно кивнув на прощание, двинулась царственной походкой в сторону лавки, возле которой уже собралась очередь под предводительством сестер Крим. Никто из участников этой сценки даже не подозревал, что прямо сейчас пара прищуренных глаз внимательно наблюдает за каждым ее движением из-за стены соседнего дома. Отойдя на некоторое расстояние, Эмеральда замедлила шаг и чуть повернула голову:

– И помните: я на вас рассчитываю. Не разочаруйте меня, Эприкот Хэт.

И Эприкот каким-то шестым чувством поняла, что только что удостоилась особой милости, восстала из личного списка небытия Эмеральды Бэж.

* * *

Несколько дней спустя в дверь сестер Крим постучали. Фуксия в этот момент находилась в своей комнате и с крайней неохотой оторвалась от справочника «99 вернейших способов отомстить за поруганные надежды», но слезать с кушетки не пришлось – открывать пошла Лаванда. Поэтому она поудобнее подоткнула подушечку и продолжила свое занятие. Аккуратно обвела пункт № 7 («окатить негодяя ледяным презрением»), поставила вопросительный знак напротив «обрить его хомяка» (кота, пса, попугая – нужное подчеркнуть) и нарисовала сердечко рядом с «ограничить возможность передвижения до тех пор, пока объект не образумится».

Она задумчиво покусывала карандаш, сомневаясь в эффективности девятнадцатого пункта, когда в комнату без стука ворвалась Лаванда. От неожиданности Фуксия отгрызла и едва не проглотила кончик карандаша. Опомнившись, она тут же прикрыла справочник «Энциклопедией садовода», которую благоразумно держала на коленях, но Лаванда не обратила на это ни малейшего внимания.

Ее сестра, всегда такая рассудительная и благоразумная, была сама не своя. Лицо сияло от возбуждения, на щеках расцвели пятна сыпи, потеснив следы от укусов, а в руке она сжимала конверт.

– Есть! – воскликнула она, победно потрясая им. – Мы это сделали, Фуксия, наши труды были вознаграждены! Знаешь, что я сейчас держу в руках?

Фуксия вгляделась в бледно-лиловый конверт, скрепленный печатью в виде изящного ириса и помеченный «Лаванде и Фуксии Крим лично в руки», и ее сердце затрепетало от восторга:

– О, Лаванда, неужели это то, что я думаю?

– Откуда мне знать, что ты думаешь? – недовольно спросила Лаванда. – Но если ты все-таки думаешь правильно, то да, мы наконец протоптали дорожку в высший свет Бузинного общества!

Она подвинула Фуксию, села на кушетку и бережно вскрыла конверт. Внутри оказалось приглашение, написанное на превосходной веленевой бумаге[22] почерком самого модного наклона. Фиолетовые чернила, в целях скорейшего высыхания, были присыпаны золотистым песком, и, когда Лаванда извлекала листок, сверкающие пылинки сыпались с него, подобно пыльце фей.

Сестры, затаив дыхание, склонились над посланием.

Любезные сударыни,

Имею честь пригласить вас на ежегодный званый обед, который, по