Вот так, думаю, неделю назад не мог для себя решить, кому юбилейный рубль будет нужней, мамке или Гагарину. А оказалось, Витьку. Кто ему больше поможет, если не старший друг? Достал из кармана рогатку:

— На, зацени подарок, а я пока за книжкой схожу. Как вернусь, буду отпускать шалабан.

Не хотела меня бабушка отпускать, но увидела по глазам, что действительно надо. Спрятал я под рубашку «Республику ШКИД» и тетрадку, а рубль с авторучкой сунул в карман. Обернулся за пару минут. Смотрю, мой друган вертит в руках рогатку, а мысли у него не о том. Чуть не плачет. Так его жалко стало!

— Ладно, — сказал, — дам я тебе рубль. Погнали на почту, там и письмо напишем. Конверт у тебя с собой?

Не поверил Витёк. Да и кто б на его месте поверил, что пацан пацану так вот, запросто рубль отдаст? Скажите ещё сто!

— Брешешь!!!

— Брешут собаки и свиньи и ты вместе с ними!

— Ну, покажь тогда! Если есть у тебя рупь, покажь!

Отдал я ему свой блестящий юбилейный кругляш:

— Подставляй клешню! — и с размаху. — На, дарю, только не потеряй!

Рубль упал кверху солдатом освободителем. Полыхнул на ладони чёткими гранями. Григорьев опять не поверил:

— Это ты мне? И не жалко?

— Жалко конечно. Но мы же с тобой спорили на шалабан? Надо чтоб всё было по-честному.

— Не, я так не могу.

— Можешь! — жёстко сказал я. — Из-за какого-то сраного рубля ты можешь лишиться Наташки. Деньги, Витёк, это всего лишь деньги. На них счастье не купишь. Но если для тебя это так принципиально, считай, что ты взял у меня в долг. Отдашь, когда заработаешь. И вообще, скоро мамка придёт, загонит домой и хрен куда больше отпустит. Сидишь тут, распитюкиваешь: могу, не могу…

А тут и она. Выруливает из-за вагонов. Мы с Витькой по-над забором, мимо смолы — и дальше по улице. Ругал я его до самой кладки. Он вообще-то нотаций не любит, особенно на каникулах, а тут промолчал.

Когда мы уже к перрону начали подходить, Витёк про рогатку вспомнил. Достал её из кармана и у меня тот расстрельный день в памяти всплыл. Будто бы пелена с глаз. Смотрю, на скамье у входа в вокзал два пацана семечки лузгают и по сторонам озираются. Ещё несколько сопляков, разбившись на пары, по площади дефилируют.

— Стоять! — говорю и с насыпи Витьку тащу за собой. — Кажется, нас с тобой здесь пасут.

Он:

— Чё-ё-ё⁈

Я:

— Через плечо! Ловят нас. Оттырить хотят. Видишь, разведку выставили?

Выглянул Витька из кушерей:

— Гля, точно! Может, не нас?

— А кого⁈

Рассказал я ему как пару часов назад того снайпера встретил и вывалял в мочаках.

Не скажу, чтобы эта новость Григорьева сильно обрадовала. С одной стороны месть это сладкая штука, а с другой не вовремя как-то, да и не своими руками. Поскучнел он:

— То я и смотрю, рогатка уж больно приметная. Где, думаю, я её видел? Чё делать то будем, Санёк?

— Сегодня или вообще? Если сегодня, то мы с тобой можем и в город на почту сходить. А вот за хлебом и молоком… не завтра, так послезавтра как пить дать попадёмся. Их территория. Но раз уж мы с тобой здесь и нас ещё не увидели, есть предложение сходить на разведку. Чуть что, убежим.

Сказано сделано. Витька всё порывался подползти вдоль кустов к тыльной стене хозяйственного магазина, что слева от площади, но я его убедил сделать пешком крюк и оценить обстановку с другой стороны, откуда не ждут.

Если не считать дошколят, которые стояли на васаре, пацанов было не меньше семи. Одни уходили в одиночку и парами, другие возвращались с обеда, а оставшиеся играли в козла: прыгали друг через друга от жирной черты, за которую нельзя заступать. Метра три по воздуху пролетали. Спорили, но не дрались. Берегли силы для нас.

Место они выбрали не очень удачное, вдоль реденького забора, чисто формально огораживающего территорию барачных построек. Только там и была земля. Остальная площадь выложена булыгой, на нём не попрыгаешь.

— Ну и где он?

Я тоже, как ни присматривался, а виновника торжества среди пацанов не приметил. Только хотел сказать, что должен быть где-то тут, как вдруг открывается дверь сортира и выходит оттуда этот кнутяра. Везучий падла! Метрах в пяти от этих дверей мы только что были, оттуда и ушли на разведку. Штаны и рубашка, понятное дело, другие, но рожу-то не переоденешь!

— Слабенько ты его! — критикнул Витёк, будто бы с тридцати метров мог что-нибудь как следует разглядеть.

В качестве оправдания, я показал ему левый кулак со сбитыми костяшками пальцев и сделал отмашку. Типа того что погнали, есть у меня план.

Отступили в сторону парикмахерской.

— Сегодняшний шанс мы упустили, — подосадовал я. — Но зато получили подсказку. Он нас будет ловить около магазина, а мы его в это же время возле сортира.

— Сейчас? — уточнил Витёк.

— Круглосуточно, — съёрничал я. — Рубль не потерял?

— Не, вот он, в конверте.

— Ну, погнали тогда в город. На обратном пути сюда заглянём.

Памятуя о завтрашней поездке на семинар, я двигался скорым шагом. Хотелось покончить хотя бы с одним обязательством из тех, что успел взвалить на себя. Григорьев за мной едва поспевал, как ни размахивал своими клешнями. Ему очень хотелось поговорить, а мне вспомнить Евгения Титаренко или название хотя бы одной его книги. Почему-то казалось, что это важно.

Чтобы задать очередной вопрос, Витька делал короткий рывок, оборачивался ко мне и какое-то время двигался спиною вперёд. Я отвечал короткими фразами, иногда невпопад.

— Слышь, Санёк,