А потом ужасно больно, когда тебя переводят на другое судно, словно от корней отрывают, выкорчёвывают. По морским законам, когда судно гибнет, капитан должен последним уйти с мостика. Так, вот, часто бывает, что капитан так и уходит в бездну вместе с судном.

* * *

Через несколько дней мне стало намного лучше, несмотря на скудную еду и постоянную сырость. Ушаков позволил мне вновь писать доклады государю. В один из дождливых зимних вечеров я сидел в кают-компании за бумагами, а адмирал диктовал мне отчёт об осаде. Вдруг ворвался вахтенный офицер. Доложил, что из Корфу пытается выйти вражеский корабль. Мы побежали на шканцы. Ушаков потребовал подзорную трубу. Вгляделся в ночное море.

– «Женераль», – узнал он профиль корабля. – Идёт на всех парусах. – Кто дежурит в том секторе? – с беспокойством спросил адмирал.

– Турецкие фрегаты, – ответил вахтенный офицер.

– Добров, бери катер, мчись к туркам. Спят они, что ли? – приказал он мне. – Почему тревогу не поднимают?

Матросы, что есть сил, налегали на весла. Я заметил небрежность на турецком корабле: половина кормовых огней не горело. Паруса убраны небрежно. Марсового на мачте не видно. Неужели вахтенные спят? Я крикнул, чтобы мне сбросил трап. Ответа не последовало. Окликнул ещё раз – ничего. Пришлось одному матросу из моей команды вскарабкиваться по скользкому борту, чтобы сбросить трап.

Я взошёл на палубу – никого. У каюты капитана караульный преспокойно спал, свернувшись калачиком на полу, укутавшись в шерстяной капот. Я постучал в дверь. С той стороны раздалось недовольное бурчание. Скрипнул засов, и в щели показалось заспанное лицо адъютанта.

– Где контр-адмирал Фетих-бей? – спросил я.

– Спит, – был спокойный ответ.

– Разбудите немедленно! – потребовал я.

– Зачем? – последовал вопрос.

– У вас под носом проскочил французский корабль.

– Сейчас, – сказал адъютант и вновь скрылся за дверью.

Вскоре вышел сам контр-адмирал в ночном халате и в колпаке.

– Простите, что побеспокоил вас, адмирал, но мимо вашего дозора спокойно проскользнул французский корабль, – сказал я, еле сдерживая раздражение.

Адмирал моргнул совиными глазами, поглядел в ту сторону, куда я указывал. Французский корабль взял ветер и преспокойно удалялся в открытое море.

– И что вы предлагаете? – спросил адмирал.

– Немедленно поднять команду и преследовать, – сказал я.

– Вряд ли мне это удастся, – спокойно ответил Фетих-бей – Как это? – не понял я. – Надо трубить тревогу.

– Поймите, матросы давно не получали жалования. Кормят их плохо, ввиду того, что продовольствие подвозят редко. Люди тоскуют по родине, по своим семьям. У них паршивое настроение. Я бы не советовал им говорить о требовании русского адмирала.

– Но вражеский корабль уйдёт!

– Вот и отлично! – пожал плечами турецкий адмирал, мол, что я переживаю. – Значит, на острове французов осталось меньше. Дуйте ему в паруса. А я пошёл досыпать.

И он, действительно, удалился обратно в каюту.

После моего доклада Ушакову, Фёдор Фёдорович срочно собрал совет русских капитанов.

– Дела совсем паршивые, – объявил он. – Толку ни от турецкого флота, ни от Константинополя нет. Самим нам не справиться, тем более что от плохой пищи и холода много матросов слегло. Англия тоже не будет нам помогать. Французы совершают дерзкие вылазки, а нам ответить нечем. Как не хотелось мне это делать, но придётся обращаться за помощью к Али-паше.

Слово попросил кавторанг Селивачёв, которому было поручено охранять южный пролив. Адмирал позволил ему высказаться.

– Мы не сможем охранять проливы по малости судов. Матросы истощены. Корабли давно не чинились, днища обросли ракушником.

– Вам поставлена задача, и вы должны её выполнять, – гневно оборвал его Ушаков. – Я рекомендую вашему высокоблагородию иметь старание и бдительное смотрение французских кораблей и никаких судов не пропускать, а ловить их, бить, топить или брать в плен и во всем прочем поступать по силе закона. Ни в коем случае не должен повториться инцидент с бегством французов. Дрейфуйте под парусами, а не стойте на якорях. Вы всегда должны быть готовыми к погоне. Контр-адмирала Пустошкина я направляю в Венецианский залив, дабы не допустить возможности французам прислать помощь с севера.

Затем адмирал вызвал лейтенанта Метаксу.

– Вот, какое дело, Егор. Надобно тебе отправиться в гости к дьяволу во второй раз. Ты обязан как угодно уговорить Али-пашу дать нам в помощь его головорезов, но в то же время, не брать на себя никаких обязательств.

– Хитрить? – уточнил Метакса.

– Хитрить, – согласился адмирал. – Дошли слухи до меня, что в Константинополе недовольны своеволием и жадностью Али-паши. Кто-то доложил султану, что он утаивает большую долю податей с покорённых городов. Да ведёт себя слишком вольно. Попробуй сыграть на этом. Доброва возьми с собой. Он языки знает, да и другая польза от него будет. Ты же с ним уже был в гостях у Али-паши. Не сробеешь, Семён?

– Никак нет, – с готовностью отозвался я.

– Надежда на вас большая, – предупредил Ушаков. – Не договоритесь с Али-пашой – придётся штурмовать Корфу малыми силами. А при этом, сами знаете, половину эскадры здесь положим. Уж больно несговорчивый этот республиканец Шабо. И наглый – чёрт.

На следующее утро я и Метакса в вычищенных, выглаженных мундирах, в новых шляпах отплыли на адмиральском катере к городу Бутринто. Наша разведка донесла, что Али-Паша прибыл с тысячью арнаутами и тремя сотнями всадников, якобы для осмотра двух своих купеческих кораблей, пришвартовавшихся в бухте Бутринто из-за противного ветра. На самом деле коварный полководец ждал, когда на эскадре из-за голода возникнет бунт среди турецких экипажей. Тогда ему никто не помешает занять Бутринто и прибрать к рукам все земли вокруг.

Ушаков долго инструктировал Егора перед отправлением. Снабдил его письмом и подарками для Али-паши. Среди подарков была изумительная табакерка с изумрудами и бриллиантами.

– Две тысячи червонцев стоит, – сказал Ушаков. – От самого Потемкина досталась. От сердца отрываю. Не потому, что дорогая в цене, а потому, что дорога, как память.

Поймав южный ветер, наш катер к полудню долетел до материка. Мы причалили к правому берегу в устье реки Бутринто. Трёхмачтовый бриг с высокой кормой, изящно украшенной резьбой, лениво покачивался на волнах. У места его швартовки стояли пёстрые шатры. Конные арнауты тут же появились возле нашего катера. Мы объяснили, что везём послание от адмирала к Али-паше. Нам указали на бриг.

Али-паша возлежал среди подушек на верхней палубе. На нем был надет простой албанский капот малинового цвета. Он посасывал длинную трубку. Рядом на низком столике стоял серебряный кофейник и маленькая серебряная чашечка.

– А, господин Метакса и господин Добров, – узнал он нас.

– Добро пожаловать. Что на этот раз привело вас ко мне.

Егор передал ему послание Ушакова вместе с табакеркой.