– Прости, Семён, но он говорит только на греческом.

– Что ж, пусть читает молитву на греческом, – согласился

я. – Покайся и за меня. Грехов на душе моей немного.

Пока священник надтреснутым голосом просил у Бога принять нас, я разглядывал лица наших палачей. Хмурые, ничего не выражающие. Среди них были опытные солдаты. Вон тот, и тот, с рыжими усами. Куда они будут стрелять? Наверное, в сердце. Хоть бы прямо в сердце. А справа стояли два молодых солдата. Обидно, если они промахнуться и попадут куда-нибудь в живот или в плечо. Хотелось умереть сразу, без мучений.

Ветер трепал волосы. Старик заунывно, нараспев произносил молитву.

Он ещё не закончил, как Шабо появился на бастионе.

– Довольно! – грубо прервал он старика. Приказал целиться. Солдаты подняли ружья. На нас взглянула смерть, сквозь чёрные отверстия стволов. В груди у меня все сжалось и похолодело. Я вдруг почувствовал кожей, куда целятся солдаты. Сердце, моё сердце сейчас разорвёт, разворочает свинец…. Только не закрывать глаза! Достойно встретить смерть!

Шабо поднял шпагу, готовясь дать отмашку, но вдруг к нему подбежал капрал и начал что-то быстро говорить.

Перед мысленным взором промелькнуло уставшее лицо мамы, братья, София, с глазами полными слез…

– Отставить! – скомандовал генерал Шабо. – Увести заключённых обратно в камеру.

Солдаты опустили ружья, кто разочарованно, кто со вздохом облегчения.

Что? Что произошло?

– Мы ещё живы? – обернулся я к Метаксе.

– По-видимому – да, – растеряно произнёс он.

– А что случилось? – не до конца понимал я, так, как уже приготовился предстать перед Всевышним, и меня больше ничего не интересовало вокруг.

– Наш Шабо струхнул. Слышишь бой барабанов? Погляди вон туда, – указал Метакса за спину.

Я повернулся. К Корфу, натужно взмахивая вёслами, расправив паруса, приближались галеры. Не меньше пятидесяти штук. А на мачтах развивались зелёные флаги Алипаши. Наши корабли салютовали пушками. А на галерах для гребцов отбивали такт большие барабаны.

– Принесите вина, – попросил Егор, когда нас обратно привели в сырую камеру.

– Обойдётесь, – буркнул офицер и запер скрипучую дверь.

– Объясните, что происходит? – накинулся я на Метаксу. – Почему мы живы? Почему нас не расстреляли?

– Железный генерал Шабо испугался. Наша гибель сильно бы расстроила Фёдора Фёдоровича. А так, как Али-паша все же прислал войска, то падение Корфу – вещь неизбежная.

– Но мы-то тут при чем?

– Как же ты не понимаешь? В гневе Фёдор Фёдорович отдаст арнаутам крепость. А им, как ты знаешь, платят за каждую отрубленную голову врага. Помнишь, как в Первезе? Ни одного француза в живых не оставили. Но если нас милостиво вернут или обменяют, то Фёдор Фёдорович примет пленных под защиту.

Заскрежетал засов. Нас пригласили на выход.

* * *

На этот раз генерал Шабо был менее грозен. В штабе он сидел один. Предложил нам вина.

– Вот, что, – неуверенно начал он. – Слышал, что адмирал Ушаков не потерял за все сражения ни единого корабля, и ни один матрос или офицер из его корпуса не попадали в плен.

– Да, это так, – согласился Егор.

– Не хочу портить ему репутацию. Вас обменяют на моих пленных офицеров. Передайте Ушакову, что я уважаю его, как солдат солдата и ценю его благородство: он спас многих моих соплеменников от расправы турок. С Богом, господа.

Нас обменяли на французского пленённого капитана и пятнадцать рядовых.

– Живые! – обрадовался Ушаков, когда мы поднялись на «Святой Павел» – Всё, больше никаких диверсий. Да и французы прекратили вылазки.

– Так, нас уже расстрелять хотели, как вдруг увидели галеры Али-паши. Генерал Шабо в панике, – рассказывал Егор в кают-компании офицерам.

– Тут такая история приключилась, – сказал каперанг Сарандинаки. – Мухтар-паша, сын янинского правителя инструкции получил, отплыл в Бутурлино – и с концами. Ни слуху, ни духу. Мне Фёдор Фёдорович и говорит: Собирайся, капитан, к Али-паше, да уговори его прибыть ко мне на эскадру. Пришлось плыть, опять с подарками.

– И как же вы его уговорили? – поинтересовался я.

– Представляете, Семён, Али-паша не столько нас боится, сколько турок.

– Как это? – удивились все.

– Вот, так! Говорит мне: я прибуду на эскадру, если лично Ушак-паша поручится за мою жизнь. Да ещё выдвинул условие: будет располагаться на русском корабле под охраной ваших матрозов. Боится даже того, что его арнаутов турки подкупят. Пришлось его разместить на «Сошествии Святого Духа». Гренадёров наших поставить в караул.

Пушки зарядили, чтобы его успокоить.

Тем временем на галерах прибыло две с половиной тысячи албанцев. Всё равно, говорил адмирал Ушаков, мало. Но тут неожиданно, получив строгий окрик из Константинополя, другие правители стали присылать помощь. Ещё около пяти тысяч воинов Османской империи подплыло на торговых кораблях.

Теперь-то можно было идти на штурм, и делать это надо было как можно скорее. Дело в том, что местные греки и итальянцы были возмущены и напуганы столь многочисленным отрядом турок, высадившихся в гавани города Гуино. Турки тут же принялись грабить ближайшие дома и даже попытались ворваться в церковный храм. Отряд ополчения чуть не сошёлся с ними врукопашную. Пришлось русским матросом стать стеной между турками и греками.

Но вскоре выяснилось, что толку от турецких отрядов мало. Они смело размахивали ятаганами на виду у французов, грозились их всех перерезать. Но как только генерал Шабо делал вылазку, грозные янычары разбегались словно зайцы, бросая оружие и раненых товарищей. Вдобавок французы стали распространять среди населения листовки, в которых рассказывали об ужасах, творимых турками на завоёванных территориях. И их, местных жителей, постигнет та же участь.

К Ушакову пришла делегация от островитян и потребовала объяснений. Никто не хотел отдаваться под власть турок. В который раз Ушакову пришлось растолковывать, что союзный флот ведёт не захватническую войну, а освободительную. Отвоёванные у Франции острова переходят под совместный протекторат Росси и Турции, но фактически – являются самостоятельными и самоуправляемыми. Никто не посягает на жизнь и имущество жителей островов. Островитяне немного успокоились.

Ушаков приказал усилить огонь осадных батарей. Мне вручили конверт с приказом для капитана Кикина, оборонявшего подходы к батареям на холме Кефало. Наши гаубицы громыхали не переставая. Ядра сотрясали крепостные стены. Французские пушки отвечали редко и не точно. Капитан Кикин, высокого роста, дородный, ширококостный. Он обычно открыто стоял на виду у французских стрелков в полный рост. Пули шмякались у его ног. Он даже не замечал этого, выражая полное презрение к смерти. Я передал ему письмо.

– Видали, Добров, как мы им стену покромсали? Они уже боятся пушки крупного калибра выкатывать. Все равно – собьём.

Он принялся читать приказ. Как вдруг подбежал капрал:

– Разрешите доложить, Евграф Андреевич.

– Докладывайте.

– Вылазка. – Сколько?

– Не меньше тысячи