– Если ты так и не сдвинешься с места, он подумает, что ты дерево.

Я обернулся и увидел Ксавьера. Откуда он взялся? Потупив взгляд, он ухмылялся, как будто знал, о чем я думал.

Мы оба посмотрели вниз.

Волк не шевелился. Потом понюхал землю и лег, обвившись хвостом. Сверху он напоминал овальный медальон. Ранка возле уха сверкала рубином.

VIII

Особенно туго приходилось перед восходом солнца. В безлунную ночь, если не шел снег, вокруг было темно как в могиле. Веки тяжелели, а ночь длилась бесконечно – казалось, что день не наступит никогда. Монтеро менор поручил построить для меня небольшое укрытие, где можно было разжечь костерок, способный прогнать самый лютый холод, но удобством оно не отличалось.

Скучища была безбожная. Спустя несколько дней мое дежурство превратилось в рутину: я перестал вздрагивать от каждого шороха, коротая время у огня, каждые полчаса ковылял к яме, светил фонариком вниз и возвращался назад.

По преимуществу я просто сидел, глядя на чахлое пламя, и делал ножом засечки на рожке, полученном мною на случай тревоги. То был рог не дикого козла, как у всех охотников, а быка, убитого лавиной.

Между тем в яму намело больше метра снега. Белого волка на снежном фоне я различал, только когда тот открывал глаза.

Спустя три дня он так и не притронулся к козьей туше. Лишь иногда я видел, как он лижет снег.

– Здравствуй, волк, – приветствовал его я.

Кажется, то была четвертая или пятая ночь. Я совершал свой обычный обход. Снова пошел снег. Не крупными пушистыми хлопьями, зигзагообразно кружащими в воздухе, а мелкой сухой крупой, сыплющейся прямо на землю. Последняя часть пути была крутой и скользкой – мне требовалась предельная концентрация. Возможно, поэтому я заметил ее не сразу.

Она стояла внизу, у ворот Волчьей ямы.

Строго говоря, яма была вовсе не ямой, а башней, врытой в склон. Волку, загнанному в ловушку, ничего не оставалось, кроме как бежать вниз по склону к узкому проему в верхней части башни. Ниже, с раскопанной фронтальной стороны башни находились железные ворота с крепким засовом.

Небо уже окрасилось в розовый цвет, и было так светло, что я видел каждую снежинку, падающую на ее черное пальто и таявшую в ее рыжих волосах. В деревне судачили, что отец Йеры собирался жениться на другой девушке, но в последний момент не смог устоять перед этой огненно-рыжей копной.

– Индра?

Она обхватила себя руками, как будто хотела расцарапать.

– Индра?

В детстве я был в нее влюблен. Она была единственной рыжей в нашей деревне, по крайней мере, до тех пор, пока не родилась Йера, с еще более яркими, чем у матери, волосами.

– Ступай домой, – сказал я. – А то заболеешь. Йави знает, что ты здесь?

Бессмысленный вопрос. Разумеется, он не знал. Какой мужчина отпустил бы свою жену посреди ночи к воротам Волчьей ямы?

Возможно, услышав имя мужа, она пришла в себя. Во всяком случае, я увидел, как она медленно подняла голову к небу и посмотрела на снег, падающий в ее распахнутые глаза. Она щурилась; ее напряженные руки безвольно опустились. Затем развернулась и направилась обратно в деревню. Не успел я решить, последовать ли за ней, как ее уже поглотил снегопад.

Миновали дни. На поле возле своего дома Биттор нашел шлем. С этим шлемом на седой голове и в ветхом пальто, подаренном ему монтеро менором, он был похож на старого рыцаря из сказки. Мало-помалу он оживился.

– Кто хочет посмотреть на волка? Сантим! Сантим за то, чтобы взглянуть в лицо дьяволу! Всего один сантим, ягнята!

Первыми принялись мечтать вслух женщины.

– Если граф будет в настроении, мы как пить дать славно заработаем!

– Помните, сколько они выручили за волка в Раболле пять лет назад? Помните? Четыре серебряных монеты. Четыре! И то был не белый волк, а скорее дымчатый.

Женщины в один голос решили приобрести новые свечи для Богоматери в часовне. И, разумеется, поставить свечку в память о бедной Йере, упокой господь ее душу. Они всласть поплакали над судьбой бедной девочки, но, поскольку о покойниках следовало говорить только хорошее, им быстро наскучила эта тема, и они переключились на праздник весны. Купленные десятью годами ранее флаги порядком обтрепались.

– Если их не заменить, то в Раболле и Мальдевиллье нас в который раз окрестят деревней бедняков!

Тем временем во дворах детвора голосила песню:

Что нам делать с волком?

Мы поймаем его живьем.

Что нам делать с волком?

Мы поймаем его и убьем.

Сдерем с него шкуру и мех,

Сантимы разделим на всех.

Пиф-паф, пиф-паф,

Вот порадуется граф.

IX

Через неделю ветер переменился и подул с юга. С равнины Мальдевилльи он принес аромат трав. В ложбине на пашне Ласкурена, самой южной из всех, уже чувствовалось тепло первых солнечных лучей. Но громче всех весть о приближении весны разглашала река Варес, с каждым днем становясь все беспокойнее.

Монтеро менор решил обследовать перевал. Вместе с другими мужчинами его сопровождал Гарай, который намеревался сделать кое-какие покупки в Раболле, по другую сторону горы.

Выяснилось, что снега растаяло больше, чем ожидали. И хотя в самых высоких точках сугробы были еще по пояс, нескольких весенних деньков с лихвой хватило бы для того, чтобы повозка с волком смогла преодолеть все преграды.

Говорят, что зима – мстительная генеральша. Спустя два дня снова подул северный ветер. Из-за горного склона навстречу Гараю, возвращавшемуся из Раболля домой, плыла свинцовая туча размером с Мальдевиллью и Раболль вместе взятые – она обрушилась на него невиданной силы градом. Добравшийся наконец до нашей деревни трактирщик был похож на снеговика. Трепка, заданная ему градом, не уступала той, что он получил от солдат, когда они нашли у него волкодава.

Жена Итурбиде сказала, что он сам виноват. «Небось не вылезал из трактира в Раболле!»

Зимние судороги длились недолго. Солнце вернулось. Теперь уже со всех пашен мучительно медленно, но неумолимо сходил снег. Лес по-прежнему оставался белым.

В первое воскресенье апреля к Волчьей яме пригнали повозку.

Последнее дежурство выпало мне.

X

Стояла тихая ночь, дул легкий ветерок. Небо, крапленное яркими звездами, чернело над дубами и буками. Лишь через несколько часов должна была взойти луна. Я слышал только свое дыхание, потрескивание огня и фырканье масляной лампы.

Должно быть, я задремал. Когда открыл глаза, то