– Привет! – вытянул парень руку, переложив единственный стебель гладиолуса в левую ладонь. – Я Антон Коровин. С ударением на «и».

Кудрявая голова Антона, круглая, как у Карлсона, крутилась на шее, и его губы весело улыбались. Оттопырив пальцами широкий ворот мягкой коричневой водолазки, он обмахивал лицо брошюркой с программой жизни кампуса в новом семестре. Его классические мужские туфли оказались расшнурованы, а щиколотки огибали красные сморщенные носки.

Мы с Аллой быстро пожали ему руку.

– Привет, Кира Журавлева! – ответил Антон на манер групп психологической поддержки, когда все сидят на стульчиках кружком и называют свои имена. – Привет, Алла Воронцова! Повезло вам тусоваться с Максимом Воронцовым. Какие он закатывал вечеринки! Танцовщицы, байки, фаер-шоу и горка, облитая маслом, с приземлением в бассейн из пены!

– Облитая маслом горка? – не могла я представить зачем.

– Чтобы было удобней голыми по ней скользить и нырять в бассейн!

А вот теперь я представила даже слишком многое.

– Вы катались голыми с горки?

– Точняк! Сколько мы пили! Я пробухал ту ночь миллиард структурно-функциональных единиц, – почесал он смущенно затылок.

– Каких?

– Нейроновых.

– Ты ученый?

– Не льсти, Кира Журавлева! Она-то гений ботаники, а я просто ботаник.

Заиграл гимн. Алла нашептывала слова, Антон голосил их во все горло, а я беззвучно шевелила губами, будто жевала жвачку, представляя обнаженную вечеринку в пене и масле с участием Макса и кучи девушек. И прежде всего высокой и грудастой Роксаной Роговой.

И он звал на свидание меня? Зачем ему это, если такие, как Рогова, раздевались на каждой его вечеринке?

Знала я только одно – каждый способен измениться, и если я не буду верить в людей, во что же мне тогда останется верить?

Первоклашка нажала красную кнопку, которая имитировала отправку денег на счета приютов для собак и в дома престарелых. Не было ни загрязняющих землю хлопушек с серпантином, ни воздушных фольгированных шаров, которые, как подсказала мне Алла, разлагаются в почве двести лет, отравляя животных и рыб.

Школа оказалась экологичной по отношению к природе и к людям. Я видела детей на инвалидных колясках, а в школе, пусть ее стены и походили на бастион, были удобные электрические пандусы для них и специальные широкие проходы в классах к партам на первом ряду.

Вот бы везде так было. К сожалению, в моей школе дети с ограниченными способностями учиться не могли. Если такие ученики появлялись, они занимались дистанционно. Почему-то в этот момент мне стало дико стыдно. Оказавшись у Воронцовых, я впервые испытала на себе, что означает выражение «испанский стыд», когда косячит кто-то другой, а паршиво почему-то на моей душе – из-за того, что Алла пишет формулы своему отцу, чтобы тот спонсировал ее проекты, из-за того, что кто-то завтракает возле домашнего водопада, из-за пансиона, в котором комплект школьной формы стоит как дубленка моей мамы.

Перед глазами встала дверь главной резиденции Воронцовых с деревянной резьбой. Я ощутила себя той самой бабочкой на длинном тончайшем деревянном хоботке, которым она держится за мир, не принадлежащий ей. Еще немного – и я окажусь в паутине, из которой меня не спасут никакие журавлиные крылья.

После вводного урока, когда Антон Коровин подарил учительнице единственный гладиолус и подготовленная для букета ваза перестала нагонять сиротливую тоску, я, Алла и Антон решили прогуляться во внутреннем дворе.

Антон таскал наши с Аллой сумки, упрашивая замолвить за него словечко перед Максом, чтобы снова оказаться на празднике жизни. Иногда они с Аллой обменивались репликами на умном, пока я рассматривала школу, чувствуя себя в ней серым призраком.

Не знаю, по какому праву Роксана решила ненавидеть Аллу, но остальные ученики и учителя посматривали ей вслед, где бы она ни появилась. Каждый знал, кто она такая: сколько написала научных трудов, сколько получила наград и признаний. Умные завидовали тому, что она умнее. Богатые – что богаче. Видимо, считая себя красивей Аллы, Роксана не завидовала слуховым аппаратам Воронцовой и ее вечной бледности, сравнивая ее про себя с молью на красном колоске пшеницы.

– Почему красные колоски? – провела я рукой по вышивке герба на пиджаке.

– Такой сорт, Кирочка, – ответила Алла. – Если у меня получится, она будет давать урожай даже зимой. Ей будет не страшен холод.

Ученики с подносами выходили перекусывать на свежий воздух, пока еще светило ласковое солнце. Можно было взять подготовленные пледы в темно-синюю клетку и устроить пикник на траве. Решив, что мы все равно замерзнем, я отказалась, но Алла продемонстрировала мне механизм нагрева нижнего слоя – достаточно чуть ударить, бросив плед на газон, и выделится нагревающий состав.

Сидя на пледе, Алла чистила апельсин, прочитав перед этим молитву и перекрестив подносы со всеми нашими тарелками.

Антон смутился, но от комментариев воздержался.

– Читал твою статью в «Дженерал Биолоджи», Алла. Пришлось подтянуть инглиш, чтобы понять. Но я все равно ничего не понял!

– Какую именно?

– Про автономную эмбри что-то там.

Она ответила, продолжая таращиться на апельсин:

– Автономную нецеллярную эмбрионию.

– Точняк!

Алла разломила апельсин и протянула ему дольку:

– Видишь? Косточек нет. Спонтанная мутация в 1820 году привела к появлению одного апельсинового дерева без косточек. Все эти апельсины у нас – потомки того дерева. Я бы сказала, клоны. Ты ешь тот же самый апельсин, которые ели Лобачевский или Набоков. Все это языком науки я описала в статье.

– Офигеть! – откусил Антон от рыжей дольки, как мне показалось, излишне осознанно, пока рыжая голова не загородила нам солнце.

– Алла, ты филлеры закачала? – смотрела на нас Рогова, окруженная ореолом подружек. – Уродские очки больше не носишь, а лифчики наконец-то начала. Три года удаленки пошли тебе на пользу.

– И тебе всех благ, Роксана, да будет здравствовать твой неспокойный дух во веки веков.

Роксана и ее подружки отшатнулись, словно Алла не благословила их на здравие, а прокляла.

– Чего ты цепляешься к нам? – воображала я способы нанесения травм апельсином. – Лучше бы прополола пару грядок своими ногтями-тяпками.

Девушка слева хихикнула, но тут же получила тычок локтем в плечо от Роксаны.

– В своих ногтях, Журавлева, я принесла кое-что для тебя.

Опустив руку к сумке, она брезгливо швырнула мне под ноги огромный глянцевый конверт.

– Ответ по заявке на конкурс «Сверх», – повысив голос, Роксана произнесла так, чтобы услышали все, кто обедал рядом. – Тебе отказали! Поняла?

От накала драмы Антон начал икать. Или нужно было нормально жевать апельсин, а не чавкать им десять минут,