Шрифт:
Закладка:
Затем я вспомнил о Фрэнки, которая никогда не знала блаженства любви и замужества. Я почувствовал к ней такую же жалость, какую испытывал к Клаусу и Эмме Виллерс. Фрэнки была пациенткой Клауса, и теперь она перешла под мою ответственность. Я дал себе слово, что сделаю все от меня зависящее, чтобы добраться до сути ее проблемы и привнести немного радости в ее печальную жизнь без любви.
Во время выходных Уилл взломал код. Чтобы убедиться, что он прав, он просмотрел несколько записанных «высказываний» Дастина, и они все подтвердили. Теперь Уилл был единственным человеком в мире (возможно, кроме прота), кто мог понять, о чем говорил Дастин.
Он позвонил мне из больницы в воскресенье днем, и с возбуждением, какого я от него никогда прежде не слышал, закричал:
— Прот был прав — это была морковь!
— Какое отношение имеет морковь к бреду Дастина?
— Это не бред. Для него это как игра. Он видит все с точки зрения корней — квадратных корней, кубических корней и так далее. Это ничем не ограничено. Он своего рода гений!
Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был быть более взволнован открытием Уилла. Когда я не ответил, он воскликнул:
— Помнишь то, над чем мы работали несколько недель назад: «Ваша жизнь действительно забавна…» и так далее? Морковь — это корень, а откусив от нее четыре раза, она становится корнем в четвертой степени: второе, четвертое, восьмое и шестнадцатое слово предложения, и этот цикл повторяется четыре раза. Все остальные его высказывания являются лишь вариациями на эту тему, в зависимости от того, сколько повторений и сколько укусов моркови. Дошло?
— Я очень горжусь тобой, сынок. Это огромное достижение.
— Спасибо, папа. Я приеду в ближайшее время, и мы поговорим, можно ли как-то помочь Дастину. У меня есть кое-какие идеи по этому поводу.
— Правда? Я хочу их услышать.
— Дело в его родителях.
— С чего ты взял?
— Думаю, проблема в них. Во всяком случае, в его отце. Я приходил несколько раз и наблюдал за ними, когда они были вместе. Ты когда-нибудь замечал, как он все время пытается соревноваться с Дастином? Это единственный способ, которым они могут общаться. Все, чем они занимались дома — это играли в игры. Всю свою жизнь Дастин задыхался в попытках конкурировать с отцом, игра, в которой у него не было шансов выйти победителем. Разве ты не видишь? Он должен был придумать что-то, за что его старик не мог бы его избить. Мне нужно бежать, пап. Увидимся через пару дней и обсудим это, ладно?
— Хорошо, но обедать мы не пойдем!
— Как скажешь.
— Уилл, ты видел сегодня прота?
— Неа. Как-то раз я наткнулся на Роберта. Он меня вспомнил. А вот прота давно не видел. Он ушел, папа?
— Еще нет. Но думаю, вскоре это произойдет.
БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
— Вчера я едва не позвонила вам домой, — бушевала Жизель, расхаживая по моему кабинету.
Я пытался найти до сих пор не просмотренный документ, чтобы отправить его назад с извинениями. — Что стряслось на этот раз? — с раздражением спросил я, что, как ни странно, остановило ее.
— Где прот? Что вы с ним сделали?
— Что… он что, снова исчез?
— Никто не видел его с пятницы.
— Роберта тоже?
— Нет, он здесь, а вот прот пропал.
— О. Не думаю, что он вернулся на КА-ПЭКС, если это именно то, что тебя волнует.
— Он вполне мог вернуться.
— Жизель, ты знала, что он не будет находиться здесь вечно. Должно быть, он говорил тебе об этом.
— Но он говорил, что не уйдет, не поставив меня в известность.
— Мне он говорил то же самое. Вот почему я не думаю, что он улетел.
— Дело не только в этом. Когда я видела его в пятницу, он казался… я не знаю… другим. Чем-то озабочен, что ли. Он не был самим собой.
— Это не всегда происходит именно так, но я не удивлен услышанным.
Она плюхнулась в виниловое кресло.
— Он умирает, да?
Ее безутешность смягчила мое раздражение.
— Ничего подобного, Жизель. Думаю, происходящее означает, что он постепенно интегрируется в сознание Роберта. Другими словами, он все еще здесь. Вскоре они оба будут рядом с тобой.
— Вы хотите сказать, что Роберт будет все больше похож на него?
— Возможно, что да, немного.
— Я понимаю, о чем вы говорите. Но в это все еще трудно поверить.
— Робу тоже с трудом верится.
— Как бы там ни было, вам еще предстоит объяснить все это пациентам, что будет не так-то просто. Вчера они прочесали всю больницу в поисках прота.
— О чем они думают, когда видят Роберта?
— Они видят обычного пациента. Но не видят прота.
— Может, увидят позже.
— Сомневаюсь.
— Это напомнило мне об услуге, о которой я просил тебя, помнишь?
— Вы о дружбе с Робертом и все в таком роде?
— Верно. Это очень важно.
Долгое время она смотрела на свои руки.
— Мы уже друзья. По правде говоря, мне он очень нравится. Просто он не прот.
— Он часть его. Продолжишь ли ты развивать эту дружбу?
Она надолго отвернулась. Наконец она произнесла:
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Спасибо, Жизель. Мне нужна любая помощь. Я рассчитываю на тебя.
Она кивнула и поднялась, собираясь уйти. В дверях она обернулась:
— А что насчет цитолога? Я обещала ему, что прот…
— Доверься мне. Все будет в порядке.
— Ладно, доктор Б. Я тоже на вас рассчитываю.
Путем ручного голосования я был утвержден в качестве исполняющего обязанности директора. Никто не хотел браться за эту работу, даже Торстейн, по крайней мере, на временной основе и с червями, выползающими из банки. Остаток собрания был посвящен распределению немногочисленных пациентов Виллерса на неопределенный период его отсутствия другим врачам. Я взял Джерри и Фрэнки. И Кассандру, не потому, что я видел надежду в прогнозах ее лечения, а для того, чтобы избежать очередного соблазнения. Было несколько возражений, но, как исполняющий обязанности директора, я смог отклонить их.
За этим последовало краткое обсуждение предстоящих мероприятий: визита цитолога и известного телевизионного «народного психиатра», а также собственного выступления прота на телевидении. Голдфарб отметила, что он, похоже, исчезает, подобно Чеширскому коту, и засомневалась (снова), можно ли рассчитывать на его появление на интервью. Я попробовал
