Мамочки! Подскочив, я стремительно обернулась к окну и узрела довольную физиономию своего помощника, улыбающегося за стеклом. Второй этаж!

– Как давно ты там левитируешь?

– С тех пор, как ты сорвала лямки своего премиленького нового платья.

Я потеряла дар речи. Какого черта?!

– Да шучу я! – прыснул он. – Примерно с тех пор, как ты постелила эту тряпку на стол.

– Позволь узнать, зачем нужно было подглядывать?

– Ну как же, – закатил глаза он. – Девчонка переодевается... и украшает мир собою, взрывая мрак глухой тоски, прекрасным видом разжимая кровь леденящие тиски.

– Графоман несчастный.

– Очень даже счастливый, – возразил он. – Сейчас на чердак залезу и вовсе в экстазе буду.

– Только не говори, что тебя костлявые девчонки привлекают.

– Ну, явно не старушки, – съерничал он, пропадая из поля зрения.

Через добрых пятнадцать минут, чертыхаясь неприятными ругательствами, доносившимися из-за приоткрытой форточки, Ясень спустился по приставной лестнице обратно и поспешил ко мне, на ходу вытирая руки.

– Какая-то крыса набралась смелости и прогрызла мешок со свеклой, представляешь?

– Так он же в подвале.

– А крыса везде. Дед сказал, что если мы эту заразу не поймаем, то в подвал переедем сами. Поэтому будь осторожнее, мышеловки практически повсюду.

Я поправила растрепавшиеся мальчишеские кудри и принялась возвращать часть ягод обратно в мешочек.

– Ты осознаешь, что делаешь? – тихо спросил подросток, призывая пригоршню воды из стакана на столе и умывая руки.

– Знаешь, всё это время я думала, что могу обходиться без кофе. С трудом, с головной болью и раздражением, но могу. Однако когда я снова сделала глоток моего любимого напитка там, в поместье, ко мне пришло осознание, что я просто себе лгала. Да, это чрезвычайно опасно, но вынуждена признать – я законченная, не подлежащая спасению кофеманка.

Ясень запустил руку в шевелюру и единым движением растрепал мою попытку пригладить его вихры. Надо же, не смотря на то, что личины больше нет, я всё еще вижу перед собой практически взрослого юношу, неповторимого в своей тяге к контролю и стремлении делать всё по-своему. И если он меня сейчас не поддержит, то я не пропаду, конечно, но… Кажется, я очень привыкла полагаться на этого пусть юного, но чрезвычайно ответственного мужчину.

– Клят с тобой, – скорбно поджал губы он, отобрав у меня мешочек и ловко закидывая в него оставшиеся ягоды. – Каменных бассейнов тут нет, но, может, подойдут стеклянные банки?

– Знаешь, мне кажется, это нереализуемо. Я долго думала и поняла, что без необходимого оборудования ни мытую, ни полумытую обработку произвести не сумею. Я не смогу искусственно воссоздать нужные бактерии и дрожжи, не смогу изобрести депульпатор и демюсилятор, а теперь даже не смогу заказать ферментационный танк. Слишком мало ресурсов и отсутствие возможности открыто делать заказы артефакторам с привлечением маготехников, поэтому…

– Сухая обработка?

– Сухая обработка.

– Больше двух недель, без упомянутой тобой стабилизации вкуса.

– Нет, если ты мне поможешь, – я открыто посмотрела на своего помощника, видя, как в нем зарождается понимание новой грани своей микро-магии.

– Поговорим об этом позже, – быстро ответил Ясень, смахивая готовые зерна в сторону при новом стуке в дверь. – Там сейчас клиенты стойку на досочки разберут.

– Почему?

– Берта испекла пирожные-корзинки с белковым кремом.

– О-о-о!

Я тоже поспешила вниз, едва успев собрать зерна в бумажный кулек, смастеренный на скорую руку. Мои любимые пирожные!

Внизу и впрямь было людно. На совершенно оглушенную Элю, занявшую мое место за стойкой, навалилась толпа девушек с горящими глазами, не смеющих даже дышать в сторону воздушных, по-настоящему изысканных пирожных, украшенных консервированной вишней. Однако молчаливое благоговение перед лакомством не мешало им пожирать глазами башенки белого крема, чистую песочную основу и красную капельку ягодок.

Многие женщины любят сладкое, это не удивительно. Но что меня привело в замешательство, так это собранные и готовые бороться до последнего мужчины, держащиеся на расстоянии от стойки и сдерживающиеся исключительно из чувства собственного достоинства.

– Спроси меня, кто из них больше захлебывается слюной, и я не смогу ответить.

– В городе всё так плохо с кондитерским искусством?

– Те сахарные крендельки, которые ты таскала Мире – чуть ли не его пик.

– Мама миа…

На этих словах толпа повернулась ко мне и выдохнула единственное слово: «Наконец-то». Я перевела взгляд на пятящуюся под шумок Элю, прикрывающуюся большой крышкой из матового стекла, которой мы накрывали выставленное на стойку блюдо. Глупышка.

– Предлагаю ей запретить не только принимать заказы в наше отсутствие, но и трогать что-либо на стойке вообще, – разделил моё мнение Ясень.

– Согласна.

– Я не специально! – отчаянно выдохнула девчонка, услышавшая нас только благодаря всеобщей тишине.

Удивительной для такой толпы тишине.

– Что ж, я благодарна всем присутствующим за проявленную вежливость и благоразумие, а также ожидание кассира… Ой!

В меня прилетели деньги. Большая и потертая монета номиналом в один фут стукнулась прямиком об мой лоб и упала на пол, отчетливо звякнув в гробовой тишине. Это послужило сигналом для остальных, торопливо открывающих свои кошельки и развязывающих поясные сумки, посетителей.

– Кто посмел?! – рявкнул Ясень, делая шаг вперед. – Твою ж! – чудом увернувшись от летящего фиона ругнулся он.

Я вовремя дернула его за руку, вынуждая подняться на несколько ступенек выше. На лестницу с глухим стуком летели ярки, футы и фионы, оглашая звоном столкновение друг с другом. Мы пережидали денежный дождь наверху, круглыми глазами глядя друг на друга и спрашивая себя, в какой момент приличные горожане превратились в сплоченную единым порывом толпу.

Больше звона монет меня нервировала только абсолютна тишина. Никто из посетителей не произносил ни звука, выражая свою ярость исключительно попыткой добросить деньги до нас. Какого черта? Не так уж долго мы и отсутствовали!

– Помнишь, я сказал, что название «Голубь мира» идеальное, потому что люди будут проникаться духовностью и неким благочестием, ступая на наш порог? Забудь! – нервно шептал Ясень, облизывая губы.

– А помнишь, я сказала, что как корабль назовешь…? Ты тоже забудь об этом, пожалуйста, – отреагировав на своеобразную исповедь общей неправоты, покаялась я.

– Представляешь, что начнется, когда они поймут, что на всех пирожных не хватит?

Господь милосердный, пусть сегодняшний день обойдется без вызовов лекарей и стражников!

Стук монет постепенно стих и досчитав до