следующий день по плану должны были переселить в гостевой кампус Сингапурского университета. Ребят из биологической группы переселили утром, но мой номер и почему-то также номер Шерон оказались продлены еще на два дня. Я даже не знаю, кто это решил. Наверное, Ван Кун, но мы с ним это не обсуждали. Да, еще мы тем вечером хотели зайти в номер к Биллу, взять его вещи, но на рецепции нам сказали, что его номер сейчас находится на уборке. Нам дали карточку от него только в девять вечера, мы зашли туда в присутствии двух менеджеров гостиницы, но кроме одежды Билла никаких вещей там не было, хотя я точно знаю, что там должны были остаться один или два его запасных ноутбука, которые он всегда берет с собой. Мы заявили о пропаже, но менеджеры только пожали плечами.

— Во сколько состоялась встреча с премьер-министром? И где? Вы сами туда добрались?

— Вечером следующего дня. Но до этого я был в Биополисе, виделся со Сьюзен Макдоннел.

— Она была в курсе происшедшего?

— Она сказала, что ей сообщили из Министерства образования утром. Я не думаю, что она в этом всем как-то замешана.

— Вообще-то, это именно она предложила вам слетать в Таиланд. Или вы думаете, что это просто совпадение? Знаете, двадцать лет юридической практики отучили меня верить в случайности. Хотя, впрочем, я не настаиваю на ее причастности, это лишь версия. Что она вам сказала?

— Она спросила меня, как я провел время в Таиланде.

— Ав чем все-таки была цель вашей поездки туда?

— К сожалению, этого я не могу вам рассказать. Это не мой секрет. И к делу Билла это точно не относится. Я ездил в Таиланд в том числе по просьбе моего отца, узнать некоторые подробности о возможной новой крупной инвестиции его банка. Билл был со мной просто за компанию.

События следующего дня Джек помнил поминутно. Большую часть утра он провел в Интернете, общаясь со знакомыми из MIT. Происшествие с Биллом стало темой дня в университете, дело дошло до руководства, которое пообещало сделать запрос по вашингтонской дипломатической линии. Днем он решил немного пройтись по центру города, лишь бы не торчать в отеле, а оттуда пошел пешком в Биополис. Как назло, в это время грянул тропический ливень — как всегда неожиданно. Только что была душная, стоячая жара, без единого облачка на небе. Но вдруг подул ветер, небо потемнело, а еще через пару минут столбы воды с градом буквально били прохожих по головам. Температура резко упала, дождь стоял стеной. Джек заметил, что никто даже не стал доставать зонтики: потоки воды и ветра сломали бы их в считаные секунды. Большинство людей поспешили в укрытия, а те, кто остался на улице, разулись, надели прозрачные водонепроницаемые плащи, у кого они были. На Джеке не осталось ни одной сухой нитки. Когда он появился в Биополисе, охрана осмотрела его с некоторым удивлением.

Сьюзен в своей лаборатории выглядела еще более взволнованной, чем в прошлый раз. Она снова нервно курила — но в этот раз уже не электронную сигарету. Она сразу предложила Джеку горячий кофе, и он с радостью выпил две чашки.

— Поверь, я здесь ни при чем. Наверное, кто-то просто воспользовался вашей поездкой. Вам точно так же могли бы подбросить опиум в гостиничный номер в ваше отсутствие: результат был бы тот же. Но это было бы уж слишком грубой, топорной работой. Кстати, с внутренней части шкатулки стоит взять образцы ДНК: если тот, кто сделал в ней тайник, не протер ее затем изнутри, мы можем вычислить преступника по национальной базе данных ДНК — если этот человек был из Сингапура, конечно.

— Думаю, это скорее сделал кто-то из местных. Сьюзен, мы побывали в Центре, общались с Шенкелем, и у меня остались тягостные впечатления. Но главный вопрос, конечно, в другом. Кто вообще придумал сделать такую «резервацию» с таким количеством «подопытных» людей?

— Это грандиозный проект, за которым с самого начала стояли люди, которые находятся выше любых правительств. Медицина — один из самых крупных и высокодоходных бизнесов в мире. И при этом он каждый год все быстрее растет, и конца этому росту, как ты понимаешь, не будет. Через десять-двадцать лет вся нефтяная индустрия покажется мелкой и скучной по сравнению с медициной. Те, кто имеет доступ к возможности быстрого тестирования новых лекарств на людях, всегда будут на шаг впереди конкурентов. А ты знаешь, какова цена того, чтобы зарегистрировать в FDA всего лишь одно лекарство хотя бы на месяц раньше других? Цена компании, выигравшей в такой гонке, взлетает с сотен миллионов до миллиардов долларов, а тот, кто хоть немного отстал, не стоит ничего, только убытки от зря проведенных в течение нескольких лет исследований. Я никогда не вдавалась в то, кто на самом деле те люди, которым принадлежит огромная часть пирога всех мировых богатств. Могу лишь догадываться и думаю, что медицина — не единственная область их интересов. Понимаю только, что с ними лучше вообще не иметь дела.

— Я могу подробно рассказать обо всем отцу?

— Для меня важно, чтобы инвесторы потом не устроили скандал на весь мир. Помнишь велосипедиста Лэнса Армстронга? В начале двухтысячных его, победителя бесчисленных гонок, называли гордостью Америки, за рекламные контракты с ним корпорации буквально дрались. А потом обнаружилось, что он принимает допинг. В один миг он из гордости Америки превратился в ее позор. И это несправедливо, так как очень многие спортсмены мирового уровня принимают запрещенные препараты. Лэнс попался только потому, что его подставила крупная фармацевтическая компания, с которой он отказался заключать рекламный контракт. Поверь, я знаю, о чем говорю: давно, сразу после окончания университета, я работала в команде врачей на сиднейской Олимпиаде. Была такая бегунья, Мэрион Джонс, взяла тогда все золото на коротких дистанциях. Колола себе стероидный допинг как лошадь — по несколько раз в день: мы очень боялись, что ее сердце может отказать прямо на дорожке, на глазах у всего мира. Спустя пару лет она тоже попалась, и тоже по глупости: выступила на коммерческих соревнованиях в конце сезона не под эгидой национального легкоатлетического комитета. Там-то впервые и взяли ее настоящую пробу. Одним словом, и в спорте, и в фармацевтике от славы до позора — маленький шажок. Я — честный ученый, дорожу своей репутацией, она для меня важнее денег. Если общественность узнает, что моя лаборатория все эти годы ставила опыты на людях в самом крупном в мире,