Шрифт:
Закладка:
«Зачем бросили, зачем?» - мысленно застонал Максим, а Петровский прокричал:
- Где Проводник? Мне нужен Проводник! Считаю до пяти! Раз!
«Если он убьет ее, то ему конец, но он убьет, убьет: я знаю, на что он способен! Его надо остановить! Да чего я жду?» - Максим не решался выйти из укрытия.
- Два! Выходи, трус! Я знаю, что ты здесь! Три!
Максим ринулся вперед, схватил доцента за руку и рванул что было сил на себя. Павел и Илья бросились вперед, но сделали они это слишком медленно.
Бывший спецназовец мгновенно развернулся. Отшвырнув Олесю, он резко, без замаха, ударил Максима ножом. В последний миг Проводник рванулся в сторону, и нож вошел не в живот, а в левый бок. Второй удар доцент нанести не успел: Павел сбил его с ног. Нож вылетел из руки и зазвенел по бетону.
***
Максим очнулся на ледяном полу. Голоса доносились откуда-то издалека. Кровавый туман застилал глаза, и боль была такая, что хотелось кричать, но не было сил даже на слабый стон. Смертельный холод сковал руки и ноги.
- Вот… шли… ма…з…, - выдавил Максим.
Кто-то нагнулся, заслоняя собой свет.
- Кажется, он говорит: «Вот шлимазл». Нашел время шутки шутить. Умирает, – обычно бесстрастный голос Церпицкого был полон скорби и сожаления.
- Он сдохнет! Сдохнет! И все вы здесь сдохнете – без Проводника вам не выбра… А! Ыыыы! – тупой удар прервал тираду Петровского.
- Спирт! – обычно робкий, ангельский голосок Олеси стал удивительно тверд. В нем слышался металл и решимость, будто девушка собиралась сделать что-то необходимое, но крайне предосудительное. В нос ударил тошнотворный запах, который Максим не мог терпеть с детства.
- Да не ему! Мне на руки лейте! Так, хорошо. Очень глубоко, но у меня получится. Все получится! Держите его. Оба!
Максим почувствовал жар в ране, а затем боль сменилась зудом, таким, что хотелось разодрать себя в клочья. В теле будто копошились тысячи муравьев. Максим попробовал поднять руку, но страшная тяжесть придавила ее к земле. Наконец сознание померкло, и Проводник провалился в блаженное забытье.
В сладком тягучем мраке мелькал свет. Словно издалека, доносились приглушенные голоса. Иногда можно было разобрать разговор:
- Да, досталось ему, бедняге. Где ты этому научилась? - это говорил майор.
- Я еще в школе царапины заговаривала. Мачеха узнала – сказала, что я ведьма. Я пообещала, что никому… А сейчас не выдержала. Он же ради меня…
Майор выругался:
- Мракобесие… Он что, нас слышит?
- Не дело это. Сейчас найду… - укол в руку отправил Проводника обратно в темноту.
***
Максим лежал на нарах в пустой камере с голыми стенами и зарешеченным окошком под потолком. Неясный свет не мог разогнать серый полумрак.
«Я что, в тюрьме? В одиночке? За что?»
Лязгнул засов, со скрипом отворилась стальная дверь, и в помещение вместо ожидаемого вертухая вошла Олеся.
- Ранбольной, приготовьтесь к процедурам. Будем делать перевязку, - серьезно произнесла девушка и поставила на пол рюкзак.
Она ловко сняла бинты, сложила руки лодочкой и наложила их на рану. Внутри снова заскреблись муравьи, впрочем, не такой сильно, как в первый раз.
- Ай! Чешется!
- Терпи, коза, а то мамой будешь. Опусти грабли, или майора позову, - закончив мучительную процедуру, девушка покопалась в рюкзаке и вытащила оттуда одноразовый шприц.
- А это еще зачем? - удивился Максим.
- Ты думаешь, одно отменяет другое? Антибиотик не повредит. Ранбольной, слушайте меня, я все-таки фершал, и жить дозволяю, - в глазах Олеси заблестели лукавые искорки.
Максим попытался встать, голова закружилась, и он рухнул обратно на нары.
- Ну-ка, лежать и не вставать! Чтобы такое зажило, нужна пара дней. Даже с моей помощью.
- Скажи-ка мне, только честно. Ты знаешь, что меня нельзя обмануть… Какие у меня были бы шансы выкарабкаться… самому?
Девушка содрогнулась.
- Если честно? Никаких. Ты все поймешь, когда увидишь лужу крови, которую напузырил. Твою одежду мы с Павлом уже выстирали и заштопали. Конечно, не очень чисто, но лучше, чем ходить, как зомби. Мыла на складе – наверное, вагон.
- А веревки там, случайно, нет?
- Повеситься хочешь? – Олеся подняла рюкзак и направилась к двери.
- Нет, помоюсь - и в скалолазы подамся. Да, принесите мой «тозик», ну ружье с патронами! Пока, хилерша! В средние века тебя бы, наверное, сожгли на костре! – безо всякой задней мысли крикнул Максим вслед.
Олеся остановилась, и злобно прошипела сквозь зубы:
- Можно подумать, из тебя бы шашлык не сделали, Кассандра недорезанная!
***
Максим приходил в себя целых три дня. Но молодой организм и помощь Олеси взяли свое. Держась за стену, Проводник открыл дверь в коридор и услышал, как майор допрашивает Петровского.
- Кто ты такой? На кого работаешь? Сколько человек в вашей группе?
- Ты так и не понял, что я не собираюсь отвечать?
Максим вошел в просторное полутемное помещение. Доцент сидел, привязанный к тяжелому металлическому стулу. Здоровенный синяк на скуле бывшего спецназовца переливался пастельными оттенками желтого и синего.
- Майор, а давайте я попробую. Вдруг мне удастся разговорить нашего протерозойского друга. Вы будете отвечать? – вежливо спросил Максим.
Петровский презрительно сплюнул:
- Штафирка!
- Что ж, значит, ты нам не нужен. От слова «совсем».
Максим взял свое ружье, приставил ствол к голове доцента и нажал спуск. Избитое выражение: «в наступившей тишине щелчок ударника прозвучал неестественно громко» пришлось бы как нельзя кстати.
Доцент осклабился:
- Знаю я эти штучки! Бесполезно!
Макс посмотрел на ружье, направил ствол в угол комнаты, взвел и снова спустил ударник.
- Что-то не так. Ерунда какая-то. Осечка, что ли? - озадаченно произнес Проводник, и тут ружье оглушительно бахнуло. В ушах зазвенело.
- Затяжной выстрел! А ведь я сам патроны снаряжал! – Максим клацнул затвором, подобрал с пола пустую гильзу и снова приставил ствол к голове Петровского.
- Стой! Стой! Я буду говорить. Там был патрон? Ты действительно хотел меня убить, да? – прохрипел доцент.
- Я же штафирка. У меня нет кодекса чести. В отличие от наших военспецов, убить человека для меня, как высморкаться... А
