мне был один парень, которого обвинили в изнасиловании, хотя он этого не совершал. Его отец, поверив обвинениям, долго бил его по промежности сапогами, отбил всё. Потом-то разобрались… Так вот, у того парня яйца были размерами, как у быка, так распухли. Опухоль начала спадать дня через три после избиения, а исчезла через две недели. У меня чуть меньше, и опухоль спадает, но могу с уверенностью сказать, что били меня долго, и по самому сокровенному, и в последний раз не ранее чем четыре дня назад.

– Хм, верно. Избивать человека без сознания им было неинтересно, но приходили к вам в подвал, пинали: вдруг очнётесь? Вас освободили за день до похищения из этой палаты.

– Ясно. А Мехлис что? Он был в допросной, когда меня бить начали.

– Это невозможно, товарищ Мехлис был в другом месте.

– Что видел, то и говорю. Своим глазам я верю больше, чем вашим лживым словам.

– Кстати, об этом, товарищ генерал. Сами понимаете, что произошедшие события неприятны, но о них нужно молчать. Сейчас война, не до обид. Попрошу подписать акт о неразглашении.

Когда он подал мне акт, я харкнул на бумагу. Получилось не очень, больше на гипс на груди попало, но и бумагу зацепило.

– В следующий раз я за такие предложения в рожу тебе плюну.

– Не то чтобы я этого ожидал, но получил ещё на руки приказ о молчании. Вот он.

Он дал мне изучить бумагу, подписанную Шапошниковым и Жуковым, после чего убрал приказ в свою планшетку и поинтересовался:

– Свежие сведения по фронтам хотите знать?

– Нет, ничего нового я не услышу. Немцы наступают, наши бегут.

Видимо, я попал в самую точку.

– Выздоравливайте, – чуть помедлив, сказал капитан и неожиданно спросил: – А что стало с тем парнем, избитым отцом?

– Разорвал с семьёй все связи, сменил фамилию и жил самостоятельно. Правильный паренёк.

Капитан кивнул и, козырнув, пошёл к двери. Я провожал его взглядом и вдруг задал вопрос:

– Только здание политуправления сгорело? Больше ничего?

– Да, только здание сгорело, – сразу насторожился он, напряжённо изучая меня и не торопясь уходить. Но я уже закончил разговор и задумчиво изучал потолок.

Дверь закрылась. Я глянул – капитан уже исчез. Ну, намёк я ему дал, что это ещё не всё, пусть думает, кто следующим будет.

Потянулись дни. Я постепенно восстанавливался, опухоль спадала, яйца уменьшались. Врачи вполне справно работали, часто заглядывали ко мне. Вставать мне не разрешали, а лежать на спине, зарабатывая пролежни, не хотелось, приходилось на правый бок поворачиваться, осторожно, из-за рёбер. Газеты я получал и примерно представлял, что происходит, хотя, конечно, сведениям в газетах, прошедших цензуру, веры нет.

После моих действий под Минском и Могилёвом немцы с сильным запозданием всё же вышли к Смоленску. Месяц шли городские бои, но в конце сентября, окружив там две армии, немцы пошли дальше и захлопнули огромный котёл вокруг киевской группировки советских войск. Юго-Западный фронт практически полностью оказался в котле, и дорога на Москву стала свободной. Крым блокировали, на перешейке шли бои. История как-то не особо поменялась, хотя немцев мы набили больше, они использовали все свои резервы и были истощены. Поэтому, думаю, им не хватит сил дойти до Москвы.

Мне сняли гипс и разрешили ходить с палочкой, но до выписки было ещё далеко. Неделю назад я посещал стоматологический кабинет, теперь у меня железные хваталки, но покрашены жёлтым, под золото. Повреждения щёк изнутри уже заросли, теперь хоть мясо есть можно, только мягкое, челюсть-то сломана была. Мне теперь долго на мягкой пище жить: супах, кашках, мягких фруктах.

Забавно было троллить врачей и медсестёр. Когда утром на следующий день после ухода капитана дежурная медсестра зашла проверить меня, на моей тумбочке стояла корзина с южными фруктами: дыня, небольшой арбуз, мандарины, персики и виноград. Я сделал удивлённое лицо: мол, откуда мне знать, что там в изголовье? Я не вижу. Вслух поблагодарил бойцов, что заботятся о своём командире, и угостил медсестру. С тех пор раз в две недели появлялась новая корзина. Я не жадничал, угощал девчат.

Сегодня было пятнадцатое октября. После обеда, в больничном костюме, накинув на плечи шинель, я ходил по осеннему парку, раскланиваясь с другими пациентами. На ногах – обрезанные валенки, на галоши похожи, но гулять можно, дорожки сухие. Листья уже пожелтели и почти все опали, ветра нет, но холодно, изо рта идёт пар. В принципе, для прогулки самое то.

Тут меня и нашли два армейских командира в шинелях, все перевитые ремнями, капитан и лейтенант.

– Товарищ генерал, – козырнул один. – Нам приказано доставить вас в управление.

– Вам приказано, вы и выполняйте, а я гуляю.

Я уже неделю учусь заново говорить: привыкнув шепелявить, как-то не сразу перестроился, заимев искусственные зубы. Да и после того, как мне их установили, я дважды посещал женщину-стоматолога: некоторые места царапали язык и щёки. Она убрала проблемы, сейчас пока нормально. Хотя, как я уже говорил, есть жёсткое не рекомендуется.

Развернувшись, я продолжил прогулку, приготовив на всякий случай пистолет: если что, буду стрелять на поражение. Но к кобурам командиры не потянулись, а пошли за мной, и капитан пытался мне объяснить, что, мол, ему приказали и он должен выполнить приказ.

– Смирно! – гаркнул я, обернувшись к ним, и, когда они вытянулись, приказал: – Документы.

Изучил протянутые мне книжицы, похоже, настоящие. Армейцы, оба из Генштаба. Вернул документы и поинтересовался:

– Кто вызвал? Что надо?

– Мы не знаем, товарищ генерал. Дежурный приказал, мы и выехали к вам.

– Вот узнаете, тогда и приезжайте, с приказом. В последнее время я сильно недоверчив к таким вызовам. Свободны.

Как только я вернулся в палату, нарисовался знакомый капитан из ГБ. Два месяца я его не видел, с момента, как очнулся в палате после неудавшегося побега. У меня как раз процедуры начинались, к массажисту собирался, поэтому, открыв дверь и узнав капитана, я велел ему:

– Заходи. Только быстро давай, у меня процедуры.

– Вчера вечером был убит комиссар Мехлис. Крупнокалиберная пуля буквально разорвала его на части.

– Ай-яй-яй, – безучастно сказал я, покачав головой. – Какие ещё приятные новости есть?

– Товарищ генерал, я понимаю вашу ненависть к товарищу Мехлису, но проявите хотя бы чуточку сострадания.

– К человеку бы проявил, а к этому… Зачем пришёл? Только порадовать или есть ещё что сказать?

– Идёт следствие, и я считаю, что вы причастны к убийству комиссара. Да, у вас алиби, животом в туалете маялись, фрукты мыть нужно, но приказать исполнить такое задание вы могли.

– Будут доказательства – приходи, а сейчас пошёл