под ногами жука.

— Куда посчитал нужным, на то дело и отправил, — сквозь зубы повторил Алексей, сгорая от стыда.

Он увидел, что Баламут тянется к кошелю, чтобы отдать украшение, но так обжёг его взглядом, что тот замер.

— Эх-эх-эх, — Кривда покачал головой. — Всё, княжий сын, недосуг мне в твои детские игры играть. Садись на коня, верну тебя к отцу.

— Я никуда не поеду.

— Не заставляй меня силком волочь тебя в Псков. Ты же не хочешь связанным, поперек лошадиного крупа, до самого отчего дома ехать?

— У нас свои дела, куда важнее твоих. Если ты этого не понимаешь — ступай своей дорогой, боярин, а если ты встанешь у меня на пути, то.

— То что? — быстро спросил Кривда. — Что тогда, а? За меч возьмёшься, щенок?

— Как ты смеешь так со мной говорить! Я сын князя.

— Вор и выдумщик ты. Постыдился бы, вечная зима, Мара, какая-то, бабкины сказки, тьфу.

— Это правда! Правда!

Вздохнув, Кривда схватил Алексея за локоть и потащил к своему коню.

— Это правда! Отпустите! — орал княжич, упираясь. — Мара придёт на землю и опустится вечная ночь!

— Эй, боярин, — крикнул Баламут, — дай-ка я с тобой поговорю. Как у нас, простых людей, принято, с такой сволочью, как ты, общаться.

Кривда остановился, обернулся, с искаженным от гнева лицом. Напрасно. Баламут подскочил к нему и от души кулаком врезал в челюсть. Боярин рефлекторно схватился за лицо, отпустив руку княжича.

— Лёша, беги!

Юноши ломанулись сквозь кусты в гущу леса, как два перепуганных зайца. Сзади слышался свист и улюлюканье — в погоню пустились дружинники боярина.

— Как думаешь, — выкрикнул на бегу Баламут, сигая через кусты, что твой лось, — ещё не поздно начать всё с начала? Кажется, мы с твоими друзьями взяли неверный тон беседы. Нам надо бы всем успокоиться. Подумать. Эй, ты где?

Бедный Алексей, давно забывший, что такое длительный бег на своих двоих, не преодолел и ста саженей, как сзади на него навалились боярские люди и повалили на землю. Баламут, привыкший к внезапному бегству, особенно после злоупотребления пивом, вырвался вперёд, но резко остановился, пропахав каблуками сапогов землю, развернулся и ринулся на врагов. Зазвучала ругань, звонкие удары, замельтешили в воздухе кулаки. Борьба не заняла и пары минут, как они вдвоём с княжичем оказались повалены на землю и скручены.

Их притащили обратно на поляну, где ещё догорал костёр. Конь Цезарь, встревоженно дёргая ушами, с тоской посмотрел на своего хозяина.

— Пустите, волчары, — орал Баламут, отчаянно брыкаясь. — Из-за вас, гады позорные, зима на веки вечные настанет! Когда у вас от мороза уши отвалятся, будете ещё меня вспоминать и себя винить! Гады, пустите, кому говорю!

— Прекрати глотку драть, пёс, — сказал Кривда, держась за челюсть.

— Отпустите нас, — крикнул Алексей, — я сын вашего князя, я вам приказываю!

— Держите его, да чтоб не вырвался.

Двое дружинников скрутили верёвкой Алёше руки за спиной. Кривда повернулся к Баламуту, вытер ладонью кровь с разбитой губы, сплюнул. Отвесил пощёчину наотмашь.

— Есть же хорошие бояре на земле русской, — скривился Баламут, — да вот не свезло мне, с такой сволочью как ты встретился.

— Сейчас мы глянем, кто из нас двоих сволочь.

Кривда сорвал с пояса Баламута кошель, развязал тесёмки.

— Это — что?

Он поднёс к самому носу наёмника золотой медальон, переливающийся светом десятков драгоценных камней.

— Так ты мало того, что пёс шелудивый, ни роду, ни племени, — сказал боярин. — Так ты ещё и вор?

— Неправда! — отчаянно закричал княжич. — Это я ему медальон подарил за своё спасение.

— Помолчи, сопляк, — огрызнулся Кривда. — Он вор, а с ворами у нас разговор короткий.

Боярин мерзко ухмыльнулся, посмотрел на княжича, затем снова на Баламута.

— Этого бродягу — повесить.

— Отпустите его, сволочи, — закричал Алексей, срываясь на унизительный фальцет.

— Заткните пацана уже! — рявкнул Кривда.

Дружинник засунул княжичу в рот тряпку и тот лишь мычал, пытаясь вырваться из цепких рук. Двое других схватили Баламута, заломили ему руки за спину и связали, пока третий сноровисто, словно каждый день этим занимается, крутил петлю и перекидывал её через сук.

Отчаянно сопротивляющегося Баламута, ругающего своих мучителей на чем свет стоит, подтащили к дереву и накинули петлю на шею.

— Теперь разрешаю, говори, — сказал Кривда, — последнее слово, пёс.

— Можно хоть самому казнь выбрать? — прохрипел Баламут.

— Нельзя, — ответил один из дружинников и натянул веревку.

Лицо Баламута налилось кровью, вздулись вены, он задрыгал ногами в воздухе.

— Можно и мечом заколоть, нехорошо добрую сталь поганить такой псиной кровью, но я сегодня добрый, — ответил Кривда, натяжение удавки ослабили и наёмник грохнулся на землю.

— Не-не, вы неправильно поняли, — сказал Баламут. — Я бы хотел умереть в своей кровати, пьяным, сорокалетним глубоким старцем.

Кривда провёл ладонью по лицу, покачал головой.

— Вешайте, — скомандовал он.

Снова скрипнула веревка на суку. Княжич, с кляпом во рту, отчаянно замычал, пытаясь вырваться из цепких лап дружинников и придти на помощь товарищу.

— Стойте, стойте, я придумал! — сдавленно произнёс Баламут.

Виселицу опять ослабили и он в очередной раз грохнулся на землю.

— В принципе, — сказал он, откашливаясь, — к этому можно и привыкнуть. Вы только уж понежнее как-то.

— Последнее слово? — равнодушно спросил Кривда, вычищая кончиком ножа грязь из-под ногтей. — Молитва? Некогда нам на тебя время терять, путь до Пскова неблизкий.

— Ты человека жизни лишаешь тут, так ещё и торопишься? Что-то мне подсказывает, что ты нехороший человек, боярин.

— Прекращай языком чесать, — Кривда в сердцах сплюнул, — голова от тебя уже болит. Последнее слово или так и помрёшь, как пёс помойный.

— Гори в аду, — сказал Баламут.

Дружинники натянули верёвку так, что ему пришлось встать на цыпочки.

— Давай поумнее что-нибудь, — оскалившись, сказал боярин, — если ты вообще на такое способен, червяк безродный.

— Когда на землю опустится вечная зима и ты околеешь под забором, — прохрипел Баламут, — я тебя под землей достану.

— Вздёргивайте.

Дружинники натянули верёвку сильнее, лицо Баламута побагровело…

— А что, собственно, здесь происходит?

Все присутствующие, даже Баламут, разом обернулись. Боярские люди отпустили верёвку и