Они принялись кататься по полу, рыча и терзая друг дружку. Томас вырывался и выл, уверяя, что он ни в чем, ни в чем не виноват! Его допрашивали в жандармерии под Заклинанием правды, после чего отпустили, так о каком предательстве может идти речь⁈

О чем я вообще говорю⁈ Никакой он не шпион!

Никто его не вербовал, и ни один из посторонних ни о чем его не просил! Он не получал денег от повстанцев, потому что он против Армии Справедливости. Можно сказать, ненавидит их всей душой!

Я слушала его очень внимательно, решив, что именно это Томас говорил в жандармерии, и говорил он искренне, не в состоянии солгать.

Но при этом именно он был предателем.

Значит, никто из посторонних его не вербовал, ни на кого он не шпионил и денег за это не получал. Возможно, он даже ненавидит повстанцев всей душой, только вот…

Томас серьезно изменился, когда вернулся со своего острова, хотя в академии его никто не ждал. Все думали, что он сбежит с концами!

А потом начались все эти взрывы.

— Погодите-ка скармливать его гулю, — попросила я у парней, и гуль, который победил соперника, а тот убрался в свой угол, завыл совсем уж обиженно.

— Будет тебе ужин, — без страха посмотрев в ужасное, почти не похожее на человеческое лицо, пообещала ему. — Но если этот тип хоть раз мне соврет, я сразу же вам его отдам, а там уже разбирайтесь сами, как его поделить.

Гули обрадовались — причем оба. Уставились на Томаса с надеждой, а тот затрясся.

— Что ты задумала, Эйви? — негромко спросил у меня Кайден. — Если его допрашивали под заклинанием…

— Постой, Кайден! — качнула я головой, старательно размышляя. — Тут вот какое дело…

Посмотрела на Томаса, а потом… Потом у меня все сложилось.

— Твоя мать внезапно разбогатела, не так ли? — спросила у него. — Кажется, она у тебя вдова и держит несколько лавок на рынке. Торгует всякой всячиной. — Он как-то сам об этом рассказывал. — До этого дела у нее шли неплохо, но внезапно на нее свалилось настоящее богатство. Не могу представить, что это было, — возможно, она завела еще несколько лавок или же вместо рынка открыла сеть магазинов… Но в один прекрасный день дела пошли в гору. Отсюда и деньги — не только у нее, но и у тебя. Тебе дала их мать, а не заговорщики!

— У нее успешное дело, — с ненавистью произнес Томас. — И ты не можешь нас ни в чем упрекнуть!

— Зато я могу упрекнуть тебя в том, что тебя завербовала собственная мать, потому что заговорщики связались с ней, а не с тобой. То-то ты передумал сбегать из Академии! А ведь я помню, как ты твердил, что ненавидишь это место и вырвешься отсюда при первой возможности. Но ты не вырвался, хотя нас всех отпустили домой после первого Призыва. Ты отбыл с Эльрена, но затем почему-то вернулся. Так почему же, Томас? Скажи мне! Но помни: соврешь и сразу же пойдешь на корм гулям.

Те снова уставились на него с надеждой. Уверена, умей гули говорить, то принялись его уговаривать соврать, потому что им не помешало бы поужинать.

Но Томас промолчал, и я решила, что на правильном пути.

— Все именно так и было. Поэтому следователи ничего не выяснили — они понятия не имели, что ты ненавидел академию всей душой, но все-таки вернулся на Эльрен из дома. Заодно тебя там подучили, как правильно отвечать на вопросы. Говорить всем, что якобы мама завещала тебе оставаться в академии, хорошо учиться и смотреть по сторонам. А деньги тебе приходят в банк, причем с ее счета… Думаю, следователи проверили это в первую очередь. Заодно они выяснили, что на Эльрене ты ни с кем не встречаешься и никому и ничего не передаешь. Писем ты тоже не отправляешь. Это слишком опасно, вас бы сразу раскусили. О нет, вы все сделали по-другому!

— Я вообще ни с кем не встречаюсь и никому ничего не отсылаю! — воскликнул Томас. — Так я и сказал следствию!

— Но все-таки именно ты передаешь повстанцам сведения и при этом не чувствуешь себя предателем. Интересно, как ты это проворачиваешь, Томас?

Он принялся отпираться — но ровно до тех пор, пока его снова не подтащили к решетке. Обрадованные гули тотчас рванули навстречу ужину, и когти одного из них распороли темную тунику Томаса.

Тот отпрянул — парни ему позволили, а гули разочарованно завыли, почувствовав запах крови.

— Я… Я все расскажу! — пробормотал Томас, после чего заорал во всю глотку: — Помогите! Убивают! Спасите!

— Нет смысла, — сказал ему Кайден. — Думаешь, мы такие дураки, что не позаботились заранее, чтобы твои крики никто не услышал? На зверинце магический полог, так что вопи сколько захочешь. — Затем добавил с презрением: — Ну и мерзкий же ты слизняк, Хансен! Если хочешь жить, говори! Иначе тебя никто не найдет — тебя сожрут гули, а мы уничтожим улики.

— А я прикрою, — добавил Эйдан. — Властью МакГиллов никакого расследования не будет. Ты просто-напросто исчезнешь с концами, Хансен!

Тогда-то Томас, всхлипывая и баюкая разодранную гулями руку, в очередной раз признался, что он никого не предавал. Все, что он делал, — ровно через день являлся в дальнюю беседку… Ту самую, что возле заросшего камышом пруда, он нам ее покажет!

Приходил туда в определенное время — с пяти до шести вечера по вторникам, четвергам и субботам. Дожидался, когда в беседке никого не будет, либо заходил внутрь и отравлял жизнь парочкам, выбравшим это место для уединения, так долго, пока те не убирались восвояси.

Так вот, дождавшись, когда он останется один, Томас садился на определенную скамейку и начинал рассказывать обо всем, что происходило в Академии. А в последнем письме мама намекнула, чтобы он заодно говорил еще и об Эйвери Таккер.

Затем, закончив свой рассказ, Томас вставал и уходил.

И все! Все!

Разве это предательство, если он разговаривал сам с собой⁈

— Кто именно тебя слушал? — спросил Кайден. — Кто в это время крутился возле беседки?

— Говорю же, никто там не было! Я специально дожидался, пока останусь в одиночестве, потому что мне нравится разговаривать сам с собой. И вы не