— Что там говорят о мести? La miglior vendetta 'e il perdono.

Голос Софии, говорящей по-итальянски, был великолепен. Я поднял бровь и подождал, пока она переведет.

Она сглотнула.

— Лучшая месть — это прощение.

— Ты хочешь моего прощения, София, пока я лежу здесь, истекая кровью?

Она прикусила губу, а я наблюдал без возможности прикоснуться к ней, когда это было все, чего я хотел.

София открыла рот, чтобы заговорить, и на один душераздирающий миг я подумал, что она опустит свои стены и будет честной. Скажет, как сожалеет об этом, и все, что я пережил в этом подвале, будет стоить того.

Слабый звук из коридора заставил Софию резко захлопнуть рот, а её плечи приподнялись до уровня ушей. Она взяла себя в руки, и все следы уязвимости на ее лице исчезли.

София поджала губы, ее взгляд стал жестче.

— Тебе следовало отпустить меня, — прошептала она. — В мотеле. Очевидно, что ты должен был бросить меня там.

Воспоминание о том, как она взбежала по лестнице и перелетела через ржавые перила, уже было постоянным атрибутом моих ночных кошмаров.

— Тогда ты бы лежала сейчас, истекая кровью, — заметил я, испытывая гнев при одной мысли об этом.

Она вздернула подбородок со всем величием королевы.

— Да, и пусть. Если тебя волновал побег, тебе не стоило беспокоиться об этом. Я не твоя забота, Николай.

Несмотря на все удары, которые я получил за последние несколько часов, этот был самым болезненным.

Она наблюдала за мной, ожидая моей реакции, поэтому я пожал плечами.

— Ты спрашиваешь меня или говоришь мне?

— Между нами ничего не может быть. Ничего настоящего, — прошептала она.

Она думала, что может стереть все, что произошло между нами? Она действительно верила в то, что я позволю ей это сделать? Что-то изменилось в темноте между нами, и я никогда не дам забыть об этом.

— Поправка: все, что когда-либо происходило между нами, было настоящим. Бьюсь об заклад, это были самые настоящие моменты твоей чрезмерно защищенной жизни.

Это всегда было рискованно — проникать под образ хорошей девочки Софии и давать ей представление о том, какой я ее вижу. Я понимал ее так, как, я был уверен, не сможет понять никто другой.

Ее глаза метнулись к моим, и я знал, что сказал правду, которую она не могла отрицать. Затем уязвимость покинула ее глаза, и она напряглась, задержав взгляд на дверном проеме. Я задался вопросом, что заставляет ее так нервничать в собственном доме.

— Я здесь не для того, чтобы болтать. Я здесь для того, чтобы убедиться, что ты не умрешь с голоду, — пробормотала она, вцепившись в поднос с едой так, словно это был спасательный круг в штормовом море.

— Подойди ближе, я не кусаюсь… сильно, — поддразнил я ее.

Желание притянуть ее к себе и овладеть ею завладело моим разумом, вытеснив все остальные мысли. Если бы я только мог прижать ее к себе. Маска, которую она носит, спала бы, и она позволила бы мне увидеть ее снова. Настоящую ее. Может, мне повезет хотя бы уловить аромат ее духов. Мерзкий запах плена и старой гнили вызывал у меня головную боль. Один вдох женских духов Софии, ее мягкой кожи и душистых волос дал бы мне сил продолжать.

Впившись зубами в нижнюю губу, она подчинилась. Несмотря на мое не самое лучшее состояние, вид Софии, выполняющей мои приказы, все еще возбуждал мой член. Никакая боль в костях не могла уменьшить моего желания к этой женщине.

Она опустилась на колени рядом с подносом, который поставила, нервно оглядываясь через плечо.

— Ты все еще далеко, королева бала.

Она вздохнула и подалась вперед.

— Анджело настучит твоему отцу, если увидит твою доброту к отбросу из Братвы?

Я хотел знать, кто был плохим парнем в жизни Софии, не считая меня, конечно. Что я мог сказать? Я не терпел конкуренции.

— Нет, он бы не стал. Он на моей стороне, — пробормотала она, затравленное выражение ее глаз не изменилось. — Это отец сказал мне прийти и покормить тебя. Думаю, это его форма дополнительной пытки.

— Он хорош. Видеть тебя так близко, но вне досягаемости — это мучение, — пробормотал я ей, когда она придвинулась еще ближе.

Она опустила взгляд на поднос, нанизывая вилкой кусочки холодной пасты.

— Или, может, это потому, что он рассказал мне, как ты подсказала ему найти нас.

Она сделала паузу, и этот прекрасный пульс сильно забился под нежной кожей ее горла. Наконец ее глаза, насыщенные как растопленный шоколад, встретились с моими. Они блестели. Это был шок для ее нервной системы. Она едва сдерживала слезы.

— Так, значит, ты наконец-то возненавидел меня? — спросила она, моргая длинными темными ресницами, пока они не стали колючими и мокрыми от непролитых слез.

— Возненавидел? Я никогда не испытаю к тебе ненависти. Это невозможно. Я знаю, кто я для тебя… и я знаю, что ты слишком умная, чтобы забыть об этом. Умная, хитрая и сильная. И под всем этим… добрая. Ты очаровываешь меня. На случай, если ты еще не поняла, я — злодей. Я заслуживаю того, чтобы меня поймали. Не забывай об этом.

На мгновение ее ошеломило это признание, и слезы стали ярче. София пыталась сморгнуть их, но одна задержалась на реснице и скатилась по ее щеке. Она вытерла ее, и я пожалел, что это не моя рука провела по ее щеке.

— Ты сумасшедший, ты знаешь это? Так ты говоришь, что прощаешь меня?

— Я всегда буду прощать тебя, София. Я всегда буду понимать тебя. Как я уже сказал, мы с тобой не похожи на других людей. Никто не понимает тебя так, как я. Борись с этим сколько угодно, но мы оба знаем правду. Ты моя, даже в своей голове.

Она издала слабый смешок и поднесла вилку с пастой к моим губам.

— Рада видеть, что плен моего отца не подорвал твоей уверенности.

Я медленно жевал, чувствуя нещадную боль в зубах с правой стороны. Я скрыл от нее мучительную гримасу. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя еще более виноватой, чем сейчас.

— Просто называй меня сумасшедшим оптимистом.

Она улыбнулась. Это была мелочь, но такая драгоценная. Затем она поднесла к моим губам бутылку с водой.

— Это не наркотик, — выпалила она. — Если тебе интересно.

— Ну, раньше не было, — пробормотал я. Вместо того чтобы пить, я прижался лицом к ее руке. Ощущение ее теплой кожи