были патронами Юстиниана, и потому что этот ученый во всем видел здесь этого императора, и, кажется, для утверждения этого мнения, придавал, особую широкость стиля своим рисункам, отнес мозаику к основателю храма. Но немногие согласились с этим, так как императоры византийские – они же римские – до Гераклия не носили бороды, а этот представлен в полной бороде. Было бы излишне здесь описывать подробно все признаки и черты типа и стиля, заставляющие видеть в мозаике работу именно IX или X столетия: один признак, указанный нами в миниатюрах этого времени, будет достаточен: мозаика эта представляет уже шраффировку мелких теней, но без оживок или бликов. Все побуждает нас верить, что это и есть изображение имп. Льва VI Философа (886 – 911), исполненное притом при жизни его. Боковые медальоны мы объясняем также иначе, чем Зальценберг: ни тип, ни место не оправдывают изображения Богородицы; напротив, слова Евангелия[212] указывают нам в лике Архангела – (Михаила) f%wv, в женской фигуре Ирину – мир. Притом эта мозаика, явно, не чужда воспоминаний о только что пережитой эпохе иконоборства и прославляет восстановительницу иконопочитания. За этим у Антония следует место о чудном медном засове (норове) царских дверей, имевшем свойство извлекать змеиный яд слюной, если кто возьмет его в рот, а потом дополнительные слова о той же южной стороне храма: «у олтаря же великого на левой стрнпе место, идеже глаголал Ангел Господень ко отрочищу: не иду от места сего, дóндеже стоит святая София». Для нашей задачи именно важно, что в абсиде, с Ю. стороны Фоссати открыл колоссальное изображение Архангела вверху, которое по стилю почти единственное эпохи Юстиниановой, если сравнить его с известным изображением Архангела на диптихе этого времени. Мы не имеем сведений о том, что скрывается под штукатуркой на противоположной С. стороне, но пока не раскрыты эти тайны для историка, позволяем себе предположить: что это изображение во – первых аналогично с теми образами «Ангела Божия», которые видим напр. в куполе абсиды Палатинской капеллы, и далее, что именно оно дало повод к легенде о чудном явлении Ангела, оставшегося сторожить св. Софию, сложившейся, как известно, в позднейшую эпоху. И еще мы узнаем, что в самом образе Архангела и представлена именно св. София – Премудрость Божия», еже есть присносущное слово, так как именно в образе крылатого ангела изображена была София по надписи (см. ниже) в исчезнувших ныне фресках александрийских катакомб. «Сказание о создании великая Б. ц. св. Софее» именно и говорит: царь Юстиниан радовашеся, «яко уведа церковное наречение, еже есть святей Софеи, Слово Божие»[213]. Тут позднее же у столпа поставили и икону Троицы – трех ангелов, о которой говорит далее Антоний.

Пересказав затем о чудных кадилах под главным куполом, венце Константина под киворием и других 30 венцах, золотом кресте за престолом и пр., Антоний переходит к описанию другой стороны, т. е. Северной, опять начав от алтаря. «Во святей же Софеи у олтаря на правой стране ту есть моромор багрян и ту поставляют престол злат и на престоле поставляют царя на царство», – стало быть, на левой стороне, по преданию. На той же стороне икона Бориса и Глеба, кадь мраморная (и до селе воспоминание о ней сохранено в виде круглой кади, близ так наз. потеющей колонны, обложенной медью)-якобы «кладязь самарийский, у него же глаголал Христос к Самаряныни». А оттоле святый Аверкий и Григорей Великия Армении и Селивестр лежат» и пр., которых изображения, вместе с Николаем, Василием Вел., Григорием Богословом и пр. расположены над срединными арками.

Дополняя это описание другими и близким к нему по точности, но далеко не столь полным рассказом Стефана Новгородца, узнаем, что на той же стороне придверный столп был посвящен Василию Великому и были два замечательные изображения Спаса, одно чудотворное, от которого струилась вода, и другое – икона Спаса Исповедника, по наименованию «Элеон-гора». К сожалению, мы не знаем ни одной мозаики под сводами бокового северного нефа (как и южного), но еще и теперь под штукатуркой легко различаешь контуры мозаик, почему и полагаем, что лишь недостаточность исследования Фоссати именно в этих частях храма была причиною установившейся гипотезы о небольшом числе фигурных изображений здесь, тогда как, наоборот, купола и верхние своды (за исключением опять сводов гинекея) были декорированы золотом и серебром с немногими лишь колоссальными изображениями.

На С. же стороне и теперь есть большие разделанные двери, которые должны были вести в большой баптистерий или крестильницу водную, «и написан в ней Христос в Иердане, крестится от Иоанна, со деянием написан: и как Иоанн учил народы, и как младыя дети металися в Иердан и людие; тоже все Павел хитрый писал при моем животе, и нету таково писмени.» Место этой крестильницы указывается как раз там, где и теперь стоит еще необследованное круглое здание, явно древней постройки, близ СВ. угла храма, о чем см. ниже. Мы затрудняемся понять, где, наконец, путешественник Реймерс[214] видел, смотря с галереи, на потолке корабля фигуры орлов и другие арабески, также много надписей (в одной была выставлена цена будто бы 50 талантов). Тот же Реймерс, очевидно, говорит об этой крестильнице, как о комнате, в которой на стенах, потолке и над дверью находились фрески, изображавшие апостолов и в натуральную величину.

К сожалению, тот же Антоний ничего не говорит о двух притворах храма с зап. стороны, упоминая, напротив, о притворе за алтарем, где напр. он указывает (мозаическое?) изображение Стефана, о палатах, на которых в это время помещалось уже хозяйство патриарха (не южная ли часть отделенная и теперь мраморною позднейшею стеною?). Между тем было бы весьма любопытно знать, что именно находилось в притворах[215] во время Антония. Патриарх Константий полагает, что первый внешний притвор или ексонартэкс служил для оглашенных и metanoo%untav[216], но не дает никакого назначения внутреннему. Первый имеет теперь лишь три двери, ведущие во второй и то – подобие широких ворот, а две остальные по бокам – одна заложена, другая ведет в неизвестное помещение, по – видимому, позднейшего происхождения. Стены его замазаны штукатуркой и лишены всякой орнаментации. Если бы этого притвора не было, то с З. стороны открывался бы чудной архитектуры фасад, подобный ц. св. Марка в Венеции, с открытыми наружу великолепными бронзовыми дверями. И так как атриум перед храмом крайне мал, сравнительно с ним самим (а предположить, что теперешний двор меньше первоначального, нельзя, так как за решеткой уже