Что бы такое соврать-то замысловатое? Что-то там Ленка вещала про свои польские корни и про то, что она из шляхты? Вполне возможно. У поляков самое большое количество дворян на душу население.

— Не знаю, богатая она или бедная. Все дело в том, что она была католичкой.

— Так могла бы и православие принять. Вон, наш аптекарь Соломон Зейфман не так давно святое крещение принял, православным стал. А уж католикам-то совсем просто. Им только покаяние принести за отступление от христианства. Девушке даже креститься не нужно было.

— Матушка у нее хотела, чтобы зять ревностным католиком был. Поэтому — не срослось.

Что-то я совсем бочку накатил на Оксану Борисовну. Верно, ей там, в покинутом мире икается.

Когда пришла пора пить чай, я вспомнил заплаканные глаза хозяйки и спросил:

— Наталья Никифоровна, а что вы сейчас такое читали, чтобы поплакать?

— Француза одного, очень душевно пишет, — неопределенно ответила Наталья Никифоровна, не называя автора. Потом вдруг спросила: — А вам нравятся французские романы?

— Конечно, — кивнул я. — Бальзака с удовольствием читаю, и Александра Дюма люблю.

— А вам который из Дюма больше нравится? — оживилась хозяйка.

— Дюма-отец, разумеется, — сообщил я.

— И что вы у него читали?

Ну вот, начинается допрос. Но я терпеливо начал перечислять, вспомнив не только книги о мушкетерах, Монте-Кристо и королеве Марго, но и те, о которых мало кто вспоминает — «Сильвандир» и «Женщину с бархаткой на шее». Вспомнил все, что уместилось в красненькое издание сочинений в двенадцати томах. Отец умудрился когда-то купить.

— Вот это да! — пришла в восхищения квартирная хозяйка.

— А все-таки, что вы читали? — не унимался я.

— Ле Жиль Блас, — словно бы нехотя сказала Наталья Никифоровна.

Женщина ответила так, как ответил бы человек, хорошо владеющий французским языком. Если отбросить ле, то получится — Жиль Блаз или Жиль Блас. Слышал где-то.

— Кажется, это герой какого-то романа? — спросил я.

— Да, это из романа мосье Лесажа, — кивнула хозяйка. — Жиль Блас — герой его романа. Плутовского, нам с сестрами маменька его запрещала читать.

Мосье Лесаж? А это не тот ли, что «Хромого беса» написал? Про беса читал, правда — очень-очень давно, еще в школе, а вот плутовской роман — нет.

— А теперь наверстываете? — усмехнулся я.

— Нет, Лесажа я еще в Устюжне прочла. Как только матушка в деревню уехала, так я и прочла. А это Жиль Блас — это журнал такой, в Париже выходит.

Вишь ты, журналы она из Парижа получает. Да еще и на французском читает.

— А из Парижа — не дорого журналы выписывать? — поинтересовался я.

— Еще как дорого, — вздохнула хозяйка. — Один номер пять рублей стоит, да пересылка рубль.

Я ошалело посмотрел на Наталью Никифоровну. Верно, во мне проснулся математик, потому что я быстренько все умножил и получил семьдесят два рубля.

— Я не сама покупаю, — поспешно пояснила квартирная хозяйка. — Сестра, что в Устюжне, с двумя подругами вскладчину берут, а когда сами прочтут, то мне отправляют. У сестрицы моей муж купец первой гильдии, ему лестно, что на дворянке родовитой женат, вот он и позволяет ей разные капризы.

— Так все-таки, что вы такого в журнале прочитали, что заплакали? — продолжал я приставать к бедной женщины.

— Так вы, человек еще молодой, неженатый…

Вот оно как? Это у меня хозяйка — поборник морали? А там, скорее всего, что-то неприличное для «молодых и неженатых»? Попробую догадаться. Кто там у нас в это время романы писал, якобы, непристойные?

— Уж не Мопассана ли вы читаете? — выпалил я наугад и судя по выражению лица — угадал. — И что там печатают? «Милого друга»?

— Милого друга? — переспросила хозяйка. — А что это?

Кажется, попал я впросак[1]. Помню, что Мопассан участвовал во франко-прусской войне и умер рано, лет в сорок, но что и когда он написал — не помню.

— Где-то читал, что господин де Мопассан такой роман собирается писать. О молодом человеке, что делает карьеру благодаря женщинам.

— Вот как? — заинтересовалась хозяйка. — Надо будет сестре написать — не слышала ли чего-то о новом романе? — Подумав, хозяйка махнула рукой. — Роман господина Мопассана называется «Une vie».

— А если по-русски? — попросил я. Стыдно признаваться в своем незнании французского языка, но изображать знание перед женщиной, читающей Мопассана в подлиннике, еще глупее. Решил соврать. — Я в гимназии английский учил, и немного немецкий.

— В гимназии не учили французского?

Наверное, если бы я признался в том, что не верю в бога, удивление хозяйки было бы куда меньше. Атеизм нынче входит в моду, наслышан от коллег, но чтобы выпускник гимназии не знал французского языка, в ее понимание не укладывалось.

Я сделал виноватое лицо, развел руками — мол, так уж вышло. А та девчонка, что в храме, наверняка по-французски говорит. И мне в голову пришла замечательная идея.

— Наталья Никифоровна, а вы не можете меня научить французскому? Вечера у меня свободные. И за работу я вам платить стану.

— Да какая же из меня учительница? — захлопала глазами квартирная хозяйка. — Меня с сестрицей французскому языку пленный француз учил — ему уж, почитай, лет сто было. Если не сто, то восемьдесят, уж точно. Целых четыре года мосье Жерар нас учил, пока не помер. Он в восемьсот двенадцатом году в плен попал. Неподалеку от Устюжны сосновая аллея есть, которую пленные французы сажали. Его сотоварищи вернулись, а этот остался. Женился, в Устюжне теперь дети живут, внуки. Фамилию им дали — Французовы.

Пока Наталья Никифоровна рассказывала о своем домашнем учителе, я «вычислил», что за роман был опубликован в журнале. Коль скоро это не «Милый друг», а название «Монт-Ориоль» я бы понял без перевода, то остается только один. У французского писателя было написано лишь три романа, а остальное, либо рассказы, либо повести. Наверное, если бы Мопассан не умер в расцвете лет, то написал бы больше.

Подождав, пока хозяйка сделает паузу, я торжественно заявил:

— Я понял, что за роман вы читали. «Жизнь». Только не понял — что в нем такого, неприличного? Девушка выходит замуж, узнает, что муж изменяет…

— Эх, все мужчины