Как себе Вадим представлял ее появление на подобном вечере на этот раз?

— Да, я приду с Алёной. Ну и что? С тобой-то я тоже сохранил хорошие отношения, ведь так? Андрей Владиславович будет рад тебя видеть. Сможете с ним пообщаться. Он классный мужик, всё понимает. Что такого-то? — горячо убеждал Вадим Тасю.

— Вадик, это невозможно, — устало отбивалась она. — Как ты вообще себе это представляешь? Нет. Я не пойду.

И снова зажужжали в трубке уговоры, но в зале одна из женщин довольно резко прикрикнула, что пожалуется заведующей, и Тася тут же прекратила разговор и занялась оформлением книг. Пока отмечала в компьютере выданные издания, ругала себя последними словами: как? как научиться обрывать собеседника? Не только с Вадимом, но и вообще… Это так сложно.

* * *

Жизнь с Алёной оказалась совсем не такой, как их бурные свидания и внезапные вспышки страсти. Оказалось, она совершенно не умеет готовить и предпочитает всю еду заказывать курьером. Даже завтрак.

Рубашки смятым комом высились на гладильной доске. Алёна выразительно поджимала губы и в ответ на просьбы Вадима их погладить, рассказывала о такой услуге, как прачечная, где и постирают, и выдадут отутюженное. А она не нанималась.

Пыл по поводу обустройства уютного семейного гнезда тоже стих, и теперь повсюду валялись неразобранные коробки, разбросанные майки, юбки, джинсы и даже нижнее белье висело на стульях и лежало у кровати. Окна без штор сиротливо выставляли напоказ комнаты, куда не хотелось возвращаться с работы.

Алёна целыми днями листала каталог свадебных платьев, мучительно подбирала кольца и переживала, чтобы не был заметен живот. Каждое утро она крутилась перед зеркалом и с облегчением вздыхала: никаких намеков, вот что значит, тренированное тело, а не рыхлое тесто.

Можно было расписаться через две недели, но Алёна настояла, чтобы дали месяц на подготовку. В конце концов, даже если появится небольшой животик, можно будет потуже затянуть корсет — никто ничего не заметит.

Вадим осторожно заикнулся о том, чтобы обойтись без пышной свадьбы — не хотелось залезать в долги, но тут же пожалел о сказанном. Алёна снова превратилась в фурию, подобно той, что совсем недавно хлестала его букетом роз. Всё закончилось ее бурными рыданиями, обидами, упреками и обвинениями, что Вадик специально ее доводит.

— Ты не понимаешь, что мне нельзя нервничать? Это плохо скажется на малыше.

— Лучше бы ты поменьше курила. Это тоже на нем плохо скажется.

Алёна обижалась, и скандал начинался по новой. По вечерам Вадик больше не хотел идти домой. Алёна оказалась на редкость вредной и совершенно не приспособленной к хозяйству женщиной. Она жила так, будто ждала, когда появится горничная и наведет порядок.

Быстро исчезли ее милые девчачьи ужимки, распахнутые, по-детски изумленные глаза, объятия и бесконечные поцелуи. После работы Вадим просиживал в кафе, каждый раз раздумывая, не уехать ли к маме. Потом обреченно тащился домой, потому что слушать визги и упреки девушки по телефону было выше его сил.

Быстро принимал душ и шел в спальню, а Алёна еще полночи весело с кем-то болтала, гремела на кухне тарелками и заказывала в ночи пиццу. Вадим не высыпался, по утрам не завтракал, а пил крепкий кофе, от которого потом весь день колотилось сердце, и лоб покрывался испариной.

Иногда Алёна откладывала телефон в сторону, и тогда Вадим вынужден был весь вечер проводить у ноутбука, где мелькали страницы интернет-магазинов со свадебными платьями, кольцами, подвязками и прочей мишурой.

Алёна щебетала без остановки, показывала рассчитанную заранее стоимость всех своих желаний и постоянно спрашивала, когда же он познакомит ее с мамой. Быстро забрезжила перспектива встречи с родителями Алёны. После ее отъезда из родного городка, они и слышать не хотели о дочери. Почему и отчего, Алёна не рассказывала. Отделывалась пространным объяснением: поссорились. Свадьба могла стать отличным поводом для примирения.

«Зато будет, куда сплавить внука или внучку», — подмигивала она, пихая острым локотком Вадима в бок. Он тихо лежал в кровати, вытянувшись, как струна, с ужасом думая и о таком пока иллюзорном ребенке, и о словах Алёны, которые коробили даже его — не слишком сентиментального человека.

А Тася в это время собирала себя по крупицам, склеивала по кусочкам. Вспоминала, что любила, чем увлекалась. До того, как превратилась в безмолвную тень. Всё чаще включила любимую музыку — джазовые композиции, которым тихо подпевала, пока собиралась на работу. Давно отвыкла от мелодичных, трогающих душу голосов. Вспомнила, как недовольно морщился Вадим, не запрещал и не просил выключить. Просто сидел и морщился, как будто кто-то царапает по стеклу, извлекая противные до оскомины звуки.

Любила оригами. Часами могла складывать фигурки животных, птиц, людей. Это успокаивало и расслабляло. — «Можно подумать, ты сильно устала в своей библиотеке, — презрительно фыркал Вадик, — вот я, да, устал!» Вскоре листы бумаги перекочевали в самый дальний ящик. Остались только книги. С этим увлечением Вадик оказался бессилен.

Тася снова задумалась, наощупь выуживая из памяти прошлую себя. Она забыла, какой она была раньше. Отвыкла думать о себе, о своих желаниях и прихотях. Вроде бы живой человек, а вроде и нет.

Вспомнила, что в первое время после замужества любила принять теплую ароматную ванну с пеной. Накидать туда разных бомбочек с солями и полчаса нежиться в ласковой воде. Но Вадим ворчал, что она подолгу занимает ванную комнату и не дает своими глупостями ему, уставшему рабочему человеку, принять душ.

Тася шла на компромиссы. Пробовала закрыться в ванной поздно вечером, перед сном, но Вадим снова был недоволен — слишком долго ее ждет в постели. Так и забросила это приятное занятие, ограничив себя десятиминутным душем.

Из этих мелочей и более значимых вещей постепенно набрался целый список, и Тася с удивлением смотрела в него — неужели она настолько растворилась в другом человеке, что исчезла, как исчезает тонкая льдинка в кипятке. Как это произошло? Когда? Тася хмурила ровные брови — она даже не заметила этих метаморфоз.

В прошлой жизни, когда Тася была еще настоящим человеком — не призраком, она любила по утрам на завтрак есть суп. Да, да, борщ или самые настоящие щи. Совсем немного, буквально маленькую пиалу. Так привыкла у бабушки. Вадим над ней смеялся и ласково нараспев тянул: «Плебейка ты моя…» Поначалу она обижалась, а потом стала стесняться, и тогда на столе появились йогурты и овсянка, которую она терпеть не могла с детства.

Захотелось снова увидеть старые фотографии, заглянуть в добрые глаза бабушки Агаши, увидеть себя