Итак, вопрос с отъездом решен. Бесспорно, ехать нужно было Виктору. Как всегда бывает, даже свое постоянное болото кажется милее чужой и неизвестной лагуны. Каким-то нежеланным и мрачным пятном казалась ему эта Косалма. И хотя здесь, в Лехнаволоке, было не ахти какое счастье, терять все, что вокруг накопилось, ему не сильно хотелось. Ну а неутихающие пьянки, — он к ним привык, и его они не задевали. А там? Что там его ждет? Это волновало.

Резник стал собирать свои вещи. Собирать, собственно, было нечего. Они, как говорится, и чемоданы-то не раскладывали. Их одежда до сих пор лежала в сумках, ожидая мгновенного переезда. Распаковываться, уложить каждую вещь на свою полку — свитер, майку, полотенце, трусы, рубашку на плечики, — у них и в мыслях не возникало. Как же, — им завтра в лес, всё это временное, пусть даже и не одну неделю длящееся.

Резнику пришлось собрать еще одну сумку. В неё вошли роба, рабочие ботинки — кирзовые с медными заклепками на боках, — купленные для него перед отъездом матерью. Он их так и не доставал, не считал, что они достойны этой работы. Они ждали своего часа, завернутые в полиэтилен на дне сумки.

Бражко успокаивал Резника:

— Не переживай, цэ ж ненадовго: армян же сказав — дня на три-четыре.

— Да я особо не переживаю, — кисло улыбнулся ему Резник, чтобы хоть как-то рассеять свое колебание. Хотя колебаться тут нечего: им давали работу, за неё платили, он ехал зарабатывать для бригады, а значит, и для себя — не за этим ли его сюда занесло?

Он пожалел лишь о том, что утром отдал пятнадцать рублей на хлеб, в то время как дорога каждая копейка: пять буханок хлеба, из которых ему не достанется ни крошки, так как он уезжает. Он мог бы их отложить или купить на них себе пива, которого он не пробовал уже больше двух недель, но утром оказалось, что отчего-то деньги остались только у него — у остальных они рассеялись в пьянках и посиделках. Он же копил не только на обратную дорогу. К тому же Елена…

Едва стемнело, старые песни наполнили скромное жилье Пашкина: обмывали первый крупный заработок. Смех душил Резника: сама непосредственность витала в воздухе. Как он мог быть таким меркантильным, почему не мог также беззаботно радоваться редкой удаче?

30

После того, как на него перестали обращать внимание, Виктор смог незаметно улизнуть. Нужно было хоть как-то предупредить о своем отъезде Елену, чтобы не показаться неблагодарным.

Минут через десять — очень торопился — уже был возле ее дома. Негромко постучал в окно. Во дворе залаяла собака. Елена выглянула из-за занавески, Виктор махнул ей рукой. Она тут же вышла из дома и придержала за цепь пса.

— Проходи.

Резник переступил порог, разулся, прошел в комнату.

Посреди комнаты за столом сидел сын Елены, Антон, и цветными карандашами что-то рисовал в альбоме. Виктор не ожидал его застать, но Антона незнакомый мужчина не смутил. Увидев его, он сказал «Здравствуйте» и продолжил свое занятие. Виктору, однако, стало неловко. Выручила Елена.

— Антоша, это дядя Витя. Расскажи ему, что ты рисуешь?

Виктор подошел к столу, склонился к альбому.

— Самолет?

— Ага.

— Наверное, хочешь стать летчиком?

— Хочу…

— А настоящий самолет видел?

— Видел. Мы с мамой летели на самолете. Я тогда был маленький, мне было три года.

— А сейчас ты большой?

— Да, мне уже пять лет.

— И вправду большой. Хочешь, помогу тебе нарисовать военный самолет? С ракетами и бомбами?

— Ты видел настоящий военный самолет?

— Я помогал летать летчикам.

— А я сам буду летать, — твердо сказал Антон.

— Конечно, нисколько не сомневаюсь! — поддержал Виктор.

Елена на этом же столе расставила чашки с блюдцами, разложила чайные ложечки, принесла сахарницу, вазу с печеньем, вазочку с конфетами, чайничек с заваркой и большой цветастый чайник с кипятком.

— Ну как? — весело спросила Виктора. — Уже сдружились?

— На почве авиации, — усмехнулся он, усаживаясь на указанный ему стул.

— О, самолеты он любит. Сначала раскрашивал, теперь и сам пытается рисовать.

— Это судьба, — Виктор осторожно потрепал мальчика по голове.

— Все может быть, — Елена тоже подсела к столу, разлила по чашкам заварку и кипяток. Ободрила гостя: — Приступай, не стесняйся.

— Никак не могу прийти в себя после сегодняшнего, — пожаловалась она, отпив из чашки и надломив печенье.

— А что было сегодня? — заинтересовался Виктор.

— Ездила на нашу базу за товаром, а вернулась с пустыми руками. Что завтра буду делать, ума не приложу. У меня ведь за последние три дня в счет пенсии да под запись выгребли всё подчистую, а когда принесут пенсию или народ деньги получит, никто не знает. В городе тоже какой-то кошмар: прошел слух, что ни сегодня-завтра цены взлетят чуть ли не втрое, и народ как обезумел — в продуктовых магазинах столпотворение, очереди километровые, до кулаков доходит.

— Ты все никак не привыкнешь к очередному обвалу цен? По-моему, начиная чуть ли не со смерти Брежнева, над нами все издеваются и издеваются, экспериментируют и экспериментируют.

— Но этот обвал, говорят, будет невероятным.

Виктор усмехнулся:

— Что может быть невероятнее того, что мы уже столько пережили. Наверняка, переживем и этот.

— Может, переживем. Вопрос только — как и какой ценой, — потерянным голосом произнесла Елена.

— Мам, можно еще конфету? — жалобно посмотрел на Елену сын.

— На сегодня хватит. И вообще, пора уже Антоше ложиться баиньки.

— Но я еще не хочу.

— Как же, не хочу, когда ты перед приходом дяди Вити глазки закрывал.

— Я не закрывал, они сами закрывались.

— Видишь, глазки хотят спать. Идем, я тебя уложу, — поднялась из-за стола Елена. — Подождешь, пока я его уложу? — спросила она Виктора.

— Конечно, не беспокойся.

Елена с сыном скрылись за дверью в детской. Виктор тоже поднялся, подошел к книжному шкафу, опять удивился подбору книг, взял