— Вагон я обеспечу.

— И вытяжка. Вентиляторы — во! — Артем над столом показал ручищами, словно бочонок обхватил.

«Если вагонами возит, то с деньгами нет проблем», — рассудила Наташа, отрезав кусок шашлыка и макая в соус.

— Я согласна, я буду сотрудничать. Какие риски?

— Андрон в первую очередь.

— Он спит.

— Запретный квартал.

— Ого!.. И вы так легко рассуждаете! И меня зовете, спасибочки.

— А вам-то что?.. Мало ли сколько в доме электроники. Не иконы же семнадцатого века. Я видел квартиры, где микросхем было по пояс, и на них спали.

— Чудесный у нас город, просто Изумрудный.

— Я бы взялся купить у пединститута ту машину, — заявил Артем. — Как лом. Поэтому обойдется недорого.

— И все-все-все бумаги к ней.

— …но надо время на переговоры и утряску. Знаю их руководство — с месяц одной переписки. Но как связаться, если…

— Оставлю контакты.

— Вы точно не иноагент? — решила подстраховаться Наташа.

— Нет. Работаю в Управлении делами Президента, — раздраженно ответил Витя.

— Я так тоже могу заявить.

Он порылся в кармане куртки, достал удостоверение и протянул к ее лицу в открытом виде.

— Что… А кто вас арестует?

— Кому надо, тот и арестует. Про борьбу башен слышали?.. И вообще — будем работать или как? Шашечки или ехать?

— Это чуднóе, мне подходит, — признался Артем. — Машина в пединституте стоит полвека, а я ее увезу!.. Но такие удостоверения в Москве в подземных переходах по приколу продают. Без обид, ладно?

— Уеду первым. — Виктор утер салфеткой губы. — Я тоже на велосипеде, но у нас должна быть дистанция. Вы за воротами сразу смартфоны достанете, Андрон проснется, лоцировать начнет вас, наши голоса сличать, я буду нервничать.

— И что? — полюбопытствовала Наташа.

— И ничего хорошего. Артем, на пару слов, — поманил он бородача.

— Завтра к тебе придут, — негромко сказал Витя, когда сошли с веранды. — Ты им все расскажи, кроме Наташи и ужина здесь.

— Так-таки и рассказать?..

— Они в основном знают. Наверняка твой звонок отследили. Но вот что мы говорили… — Витя улыбнулся.

— Тебя надолго закроют? — спросил Артем сочувственно.

— А, пустяки. Можно сказать, я родился в лагерях; не привыкать.

* * *

«Наш городок официально называется FPC Baldy Town, то есть федеральный тюремный лагерь, но мы зовем его просто Болди. Мое рождение и жительство здесь — воля Провидения и рука Божия, некое избранничество и знак свыше. Это мой ясеневый луг», — вдохновенно писала Виктору девушка по имени Эшли, девятнадцати лет.

Путь ее писем из Штатов в Россию был примерно так же сложен и опасен, как схема связи его проводного телефона с внешним миром.

Там у них детишкам открывали тайну их сущности на конфирмации, так положено у протестантов. Можно себе представить, как девчонку нахлобучило, раз до сих пор не отпустило.

До поры все вроде нормально, но с возраста «почемучки» появляются вопросы — почему мы никуда не ездим? Зачем вокруг колючая проволока и солдаты на воротах? А я хочу в Диснейленд, мне можно? А в горы, а на море, а на Ниагару?

Все это волнует, будоражит, назревает, и вот под пение «Во имя Твое крестился» ей вручают новенький томик псалмов, букетик цветов и сообщают на ушко кое-что очень важное. Хоп! Ломка стереотипов и посттравматическое стрессовое расстройство.

«В соседних городках считают, что мы дети Серых Чужих или гремлинов, но это же неправда. Мы ведем переписку с Вашингтоном о свободе перемещения и нарушениях основных прав. Волонтеры, я их не назову, помогают нам с частной почтой, которую по ночам возят дроны. Если они падают, мы выжидаем, пока оживут. Главное, убедиться, что дроны не перехвачены людьми правительства».

Несомненно, доброхоты городку реально помогают. Там традиции благотворительности — спасать негров, крестить китайцев, обращать падших на стезю добродетели, раздавать суп в голодуху. Однако Витя здраво полагал, что дронами в Болди возят не только почту. И в самом Лысом Городке варят во все тяжкие. Инициативный народ скор на любое дело.

Насчет Эшли Витя был почти уверен — эту не перехватили. Циркуляция писем, бумажных фоток и россказней донесла до нее весть о гербе с рысью — и все! И пропала американка! Казалось бы — ну сиди себе в Болди Тауне, на жирных федеральных дотациях и бесплатных транках, ешь, молись, читай, смотри пленочное кино, ходи к врачам на опыты…

И она там сидит в облаке грез, изучая мир по энциклопедиям, среди сторчавшихся реднеков, вырванных из жизни юристов, неприкаянных менеджеров и сильных независимых домохозяек. Других негде взять. Разве ковбоя занесет. Куда податься?..

Но вдруг возникает гербовая рысь.

«По закону штата я совершеннолетняя. Я осознанно и ответственно убегу в Россию. Меня ничто не остановит. Я бы пошла к амишам, они такие чистые и строгие, но к ним очень трудно вписаться, и оттуда могут вернуть в Болди, если не хуже. Остается надежда на вас.

Само понятие о городах, подобных островам, трогает меня до слез. Они будто светочи в мире, как маяки в море. Особым Промыслом мы как бы ограждены, спасены от стихии греха, и хотя унижены для мира (у нас Федеральное бюро тюрем, у вас ГУЛАГ), мы не изгои, не гонимые, но те 144 000 искупленных от земли, отмеченных печатью Господа. Мы пишем друг другу, подобно апостолам. Я не устрашусь закона Логана…»

На фото она была светловолосая, широколицая, веснушчатая. С виду простота. А вон какое мироздание придумала! Какой базис подвела! И прислала бумажный доллар. Чем ответить? Разве что советский рубль прислать?

И пояснить: «У нас теперь рубль цифровой, невещественный, его делает Центробанк из ничего, как в чуде умножения хлебов и рыб…»

Завербованная манила бы к себе, рисовала свободу-демократию в кисельных берегах, ну, хоть экологический оазис в сердце пустоты.

Эта же сама в ГУЛАГ просилась. Хотя явно их настращали втрое, чем обычных амеров, — лагерь, прожектор, собаки, на вышке чекист с пулеметом, черный хлеб с хвостом селедки в обмороженных руках, водка, вивисекция, картонный номер на ноге.

Вот как ей внятно и вежливо внушить, что тут ждет отрезвляющая красная таблетка? Причем по рецепту с тремя печатями, а кто отоварит его — нарколыга, и ему ни оружия, ни прав на вождение. Принявшему открывается, что кроличья нора не глубока, а закольцована, и ты бежишь, бежишь, и гербовая рысь бежит с тобою обок, пока ты не поймешь, что по чужой воле крутишь хомячье колесо, и тогда перестаешь быть хомячком, а рысь дается себя почесать и мурлычет.

Он продолжал мысленно писать:

«Знаю, Эшли, что вы привержены законности. Но