Пойнтон улыбнулся, но безрадостно.

— Представь, что некто, мягко говоря, недружелюбно настроенный узнает, кто ты на самом деле. Чтобы надавить на тебя, твоей семье могут угрожать. Это крайне маловероятно, но я считаю, лучше перестраховаться.

Оставшись один в своей комнате и изучив документы, Джош осознал зловещий смысл предостережения Пойнтона. Впервые ему стало одиноко; одиноко и немного страшно. Наутро он отдал Идриту бумаги и поставил на пол чемодан.

— Все мои вещи, — сказал он. — Нижнее белье, носки, ботинки и все прочее.

Пойнтон указал ему на стул и начал расспрашивать по информации, содержавшейся в документах. Удовлетворившись ответами, подошел к сейфу, убрал в него бумаги и достал другой пакет, меньшего размера.

— Здесь твой паспорт, банковская книжка, немного наличных денег, чтобы хватило на первоначальные нужды. По мере необходимости сможешь снимать больше денег в банке. Отплываешь сегодня. Осталось лишь рассказать, куда и в чем состоит задание.

Пойнтон указал на чемодан, стоявший у стола.

— В чемодане четыре смены одежды и все необходимое. Надень один из костюмов сейчас, а свою одежду оставь здесь.

Глава двадцать шестая

Конфликт, назревавший между Филом и Люком Фишерами, достиг пика, когда Люк проработал в «Фишер-Спрингз» чуть больше года. Поскольку оба брата освоились в семейном бизнесе, Патрик Финнеган решил потихоньку отходить от дел и проводить больше времени с семьей. Они с Луизой стремились уделять как можно больше внимания Финлею. Физически их младший сын оправился от похищения, но травма по-прежнему напоминала о себе в эмоциональной сфере, и все признаки посттравматического синдрома были налицо. А ведь, помимо Финлея, другие дети Патрика и Луизы также требовали внимания.

Когда Патрик взял месячный отпуск, чтобы побыть с Луизой и детьми, первые главы драмы, которой предстояло разыграться между Люком и Филом, уже были написаны. Братья владели одинаковыми долями акций и по праву имели одинаковые доли власти в компании; Патрик Финнеган следил, чтобы этот баланс не нарушался. Однако Филип был старше и опытнее, считал компанию своей и полагал, что остальные должны ему подчиняться. Люк же по природе своей отвергал авторитеты. Первые две недели отпуска Патрика Финнегана совпали с конференцией газетных издателей в Америке, куда теперь можно было долететь на самолете, правда, сложным путем с несколькими пересадками. Филип отправился туда.

Конференция прошла успешно. В последний день к Филипу подошел глава австралийского издательства; под предлогом конференции тот отправился в круиз с женой. Они разговорились, и первые же его слова озадачили Фишера. Последующее выяснение привело к раздражению; наконец, Филип впал в ярость.

— Рад, что сделка удалась, — проговорил магнат.

— Какая сделка? — спросил Филип.

— Покупка трех радиостанций.

Филип растерянно заморгал.

— О чем речь? Мы покупали у вас три радиостанции?

— Да, я хотел избавиться от части активов. Старость не радость, знаете ли. Сегодня пришла телеграмма с подтверждением сделки. Вчера ваш брат Люк подписал все бумаги. А вы не знали?

— Э-э-э… знал, конечно. Но не знал, что сделка завершена, — промямлил Филип.

При разговоре присутствовали другие делегаты конференции; когда Фишер притворился, что знал о сделке, те явно не поверили.

По пути домой в аэропорту возникла задержка; Филип потерял два часа и опоздал на два промежуточных рейса. В итоге домой он попал только через полтора дня. Когда такси наконец подъехало к дому Финнеганов, было четыре утра. Тяготы долгого перелета добавились к жгучей злости на Люка за то, что тот узурпировал власть. А от усталости Филип утратил свою обычную способность к самоконтролю.

О том, что случилось дальше, Патрику и Луизе рассказала Дотти Фишер — единственная из детей Фишеров, кто находился в доме в тот момент. Она позвонила им в истерике, и, кое-как разобрав ее слова сквозь рыдания, Финнеганы как можно скорее вернулись домой на перекладных.

Через два дня Дотти и Белла Финнеган сидели в креслах-качалках на веранде. Младших детей отправили в дом, строго запретив бегать по балкону. Дотти начала рассказ:

— Проснулась я от страшных криков. Сначала решила, что в дом проникли грабители, но потом узнала голос Фила. Тот кричал на Люка и обвинял его во всех грехах.

— А Люк что? — спросила Луиза.

— Он от начала до конца не произнес ни слова. Я вышла из комнаты посмотреть, в чем дело. Фил вытащил Люка из постели и выволок на балкон. Прижал к перилам и душил. Он словно обезумел; я думала, он его удушит. Может, этим бы все и кончилось, но тут перила не выдержали, и они упали в прихожую. Я побежала звонить в скорую. Люк почти не пострадал, кроме пары синяков и сломанной руки, а вот Фил лежал без сознания; он сломал ребро и левую ногу. В больнице Люку вправили руку и, убедившись, что сотрясения мозга нет, отпустили.

— И где он сейчас? — спросил Финнеган.

— Ушел, — чуть не плача, выпалила Дотти.

— Ушел? Куда? — хором спросили Патрик и Луиза.

— Не знаю, — заплакала Дотти, — но, думаю, он уже не вернется.

— Не понимаю. Как это не вернется? — всполошилась Луиза.

— Приехав из больницы, он сразу пошел в свою комнату, достал из-под кровати чемодан и попросил меня собрать его вещи — ему было трудно одной рукой. — Дотти повернулась к Луизе; по ее щекам катились слезы. — Он велел собрать все: одежду, деньги, банковские книжки, — причитала она. — Вот почему мне кажется, что он не вернется.

— Но куда он пойдет? Как будет жить? — Луиза тоже заплакала.

— Он ничего не сказал, никак не объяснил свой уход? — спросил Патрик.

— Нет, просто сказал, что так будет лучше. И оставил вам записку.

Финнеган разорвал конверт, достал листок и прочитал записку вслух:

Дорогие дядя Патрик и тетя Луиза,

Дотти, наверно, все вам уже рассказала. Я не смогу больше работать с братом и жить с ним в одном доме, поэтому решил уехать. Не ради него, а ради мира в семье. Я по-прежнему останусь акционером компании и буду наблюдать за делами. Ежегодный отчет и чеки с моими дивидендами можете отправлять в сиднейское отделение нашего банка; я буду их забирать. Если брат станет возражать, напомните, что нападение и нанесение телесных повреждений — уголовное дело.

Спасибо за все, что вы для меня сделали. Простите, что все так кончилось. Думаю, мы больше не увидимся.

Люк

Резкий тон заключительной фразы оказался последней каплей для Луизы, Дотти да и для Патрика. Они заплакали; все, кроме Беллы Финнеган. Та взяла записку и еще раз перечитала ее; ярость вспыхнула на ее