Шрифт:
Закладка:
Сотни тысяч детей, запертых в лагерях, умирали от скуки, однако у мальчиков был выход – они могли пойти в медресе, где преподавали пакистанские улемы, подконтрольные «ISI». Медресе для беженцев строились специально и зачастую финансировались богатыми саудовцами, продвигавшими ваххабизм – официальную доктрину Саудовской Аравии. Ваххабизм возник в Аравии в XVIII в.; он представляет собой очередную «возрожденческую» мусульманскую доктрину, схожую с деобандизмом, – то есть фундаменталистское учение, нацеленное на «обновление» и «реформирование» ислама. Согласно документам, в приграничных районах Пакистана функционировало более 2000 ваххабитских медресе, где обучалось около 220 тыс. афганских детей; причем неизвестно, сколько таких медресе было на самом деле.
Муллы рассказывали мальчикам, что идеальное общество существовало лишь однажды в истории – им была умма (исламская община), возникшая в VII в. при жизни пророка Мухаммеда в Мекке и Медине. Первые мусульмане неукоснительно соблюдали шариат и обрели могущество – ибо, благодаря вере в Аллаха, они всегда побеждали кафиров в битвах. Подобные речи не являлись ни бредовыми, ни экстремистскими; напротив, это было стандартное мусульманское повествование. К тому же на закате XX в. исламский мир ожидал эсхатологической Последней битвы между силами добра и зла – то есть между верующими и «неверными». Муллы проповедовали беженцам, что возрождение идеальной уммы обусловит победу мусульман: надо лишь, чтобы группа муминов[644] жила по шариату, как и сподвижники Мухаммеда, – и мир будет спасен. Мальчики, лишенные детства, воображали, будто их миссия – создать эту умму.
Тем временем Вашингтон понятия не имел, что назревает в Афганистане и Пакистане. В течение первого президентского срока Билла Клинтона (1993–1997) госсекретарь Уоррен Кристофер ни разу не упомянул Афганистан в публичных выступлениях. Он сосредоточился на Балканах – «пороховом погребе Европы», где крах СССР привел к чудовищным последствиям. Новые государства сводили старые счеты. Сербы, хорваты, боснийцы, македонцы, косовцы – все с упоением резали друг друга, и каждая этническая группа стремилась очистить свои земли от инородцев; так появился термин «этническая чистка».
Последствия распада СССР ощущались и на восточных рубежах Российской Федерации. Когда-то советские социалистические республики Средней Азии – Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан – были присоединены к России, но теперь из-под треснувшей бетонной плиты социализма пробивались ростки исторической памяти. Во всех этих странах (кроме Таджикистана) проживали тюркские народы, и все они (включая Таджикистан) раньше были неотъемлемой частью мусульманского мира. Партийные бонзы превратились в президентов. Нурсултан Назарбаев в Казахстане, Аскар Акаев в Киргизии, Эмомали Рахмон в Таджикистане, Сапармурат Ниязов в Туркмении и Ислам Каримов в Узбекистане прекрасно знали, чем может обернуться для них ислам, – и сразу объявили свои государства светскими. Они правили как диктаторы, насаждая собственные культы личности. Рахмона, например, величали «Вашим превосходительством», Каримов носил титул «Юртбаши» («глава Родины»), Ашхабад украшали позолоченные памятники Туркменбаши («отца всех туркмен») Ниязова и т. д. Неудивительно, что на фоне всего этого в регионе начал подниматься ислам. Именно он был коренной идеологией, способной воодушевить растерянные народы Средней Азии и помочь им сориентироваться в новом непонятном мире. Среднеазиатским «духовным возрождением» заинтересовалась Турция, вынашивающая идею Великого Турана – огромного государства для всех этнических тюрок. Оживился и Тегеран – ведь в период расцвета Персидская империя охватывала тюркские степи. В отличие от Запада, на Востоке геополитические концепции не забываются даже через тысячи лет – и сегодня проекты Всемирного халифата, Великого Турана, реставрации Османской империи или державы Ахеменидов по-прежнему живы и вызывают куда больше надежд и споров, нежели идея мировой пролетарской революции.
Новым игроком в тюркско-персидской обойме был Пакистан, усмотревший личную выгоду в реконфигурации Средней Азии. С момента обретения суверенитета (1947) он представлял собой нестабильное государство, зажатое между недружелюбными соседями – Индией и Афганистаном. Средняя Азия казалась Исламабаду спасением, ибо она возвращалась к исламу – а ислам являлся фундаментом пакистанской государственности. Помимо того – хотя Иран и Турция строили свои планы на регион – в древности маршруты торговли и завоеваний пересекали Центральную Азию как с юга на север (и обратно), так и с востока и запад (и обратно) – и неважно, что «трафик» в основном состоял из кочевников, рвущихся на юг, дабы разграбить тамошние города. Ислам стер бы границы между Средней и Южной Азией. Эта перспектива прельщала Исламабад еще и потому, что в Средней Азии, как и в Пакистане, доминировал суннизм. Иранцы, напротив, придерживались шиизма и враждовали с суннитами с VII в. – поэтому, с точки зрения пакистанцев, могли даже не думать о влиянии в Средней Азии; Турция же просто была далеко. Наладив коммерческие связи со среднеазиатскими странами, Пакистан создал бы для суннитов единое экономическое, политическое и культурное пространство под собственным контролем, – и автоматически стал бы лидером мусульманского мира. Впрочем, у этого грандиозного проекта имелась маленькая проблема: любой торговый путь из Пакистана в Среднюю Азию пролегал через Афганистан. Значит, с Афганистаном надо было что-то делать.
Крах СССР являлся важным, но не единственным фактором глобальной политики 1990-х гг. Еще до окончания «холодной войны» разгорелась так называемая «война за ресурсы» – и главным ресурсом была нефть. Все началось в 1973 г., когда Организация арабских стран – экспортеров нефти решила ежемесячно сокращать добычу «черного золота» на 5 %, пока Запад не надавит на Израиль – и тот не выведет войска с арабских территорий, захваченных в ходе Войны Судного дня. Конечно, нефть резко подорожала – и под занавес «холодной войны» спрос на нее только вырос, ибо население Земли увеличивалось (оно насчитывало уже 5,3 млрд), да и индустриализация третьего мира набирала обороты.
В 1990 г. иракский диктатор Саддам Хусейн аннексировал соседний Кувейт, получив таким образом доступ к огромным нефтяным запасам. Больше «черного золота» имели лишь Саудовская Аравия и, возможно, Иран. Казалось, что Саддам нацелился и на Саудию – у него была большая армия, но у Саудитов был большой друг. Американский президент Джордж Буш-старший заявил, что иракского вторжения в королевство не будет. Приключения Саддама в Кувейте закончились тем, что Многонациональные силы во главе с США гнали иракцев до Эн-Насирии;[645] напоследок американцы разбомбили иракскую колонну на Шоссе смерти. Первая война в Персидском заливе (1990–1991) четко дала понять, что большая часть нефти поступает из региона Персидского залива, и несколько стран – Иран, Ирак, Кувейт, ОАЭ и Саудия – могут при желании держать в заложниках весь индустриальный мир.
Этот неутешительный вывод требовал поиска новых источников нефти. В 1990-х гг. геологи подсчитали: вторые по величине запасы «черного золота» (после Персидского залива) лежат в бассейне Каспийского моря, где нефть почти не добывается. К Каспию имели выход Казахстан, Узбекистан и Туркмения – те самые страны, на которые с жадностью смотрели Пакистан, Иран и Турция.
Запад мог получить каспийскую нефть тремя способами.
Первый способ: строительство трубопровода из Каспия в Западную Европу. Трубопровод тянулся бы по территории России, а затем – по Восточной и Юго-Восточной Европе, включая беспокойные Балканы; он пересек бы много границ, и нефть везде облагалась бы сборами и пошлинами. К тому же на Балканах могло случиться что угодно – поэтому проект выглядел сомнительным.
Второй способ: доставка нефти по трубопроводу в порты Персидского залива, которые уже приспособлены для отгрузки «черного золота». Однако магистраль проходила бы через Иран, и для США это было неприемлемо, ибо после захвата американского посольства в Тегеране (1979) Вашингтон считал иранский режим своим главным врагом (и это было взаимно).
Третий способ: прокладка трубопровода из Туркмении в Пакистан. Танкеры могли бы принимать нефть из пакистанских портов на Аравийском море вроде Карачи. Штатам все нравилось, ведь Пакистан был их давним союзником. Исламабад
