Дети, переглянувшись, дружно заревели.

– Дяденька, пустите ма-а-а-аму, мы ничего не скра-а-али!..

– Товарищ милиционер! Товарищ милиционер! – раздался вдруг звонкий и сердитый голос. Ляля решительно протолкалась сквозь толпу, встала перед стражем порядка, уперев кулаки в бока, – и обворожительно улыбнулась:

– Товарищ милиционер, ну что же это вы нашу артистку пугаете? Посмотрите, какая она сделалась бледная! А у нас, между прочим, репетиция через минуту! Зачем же вы нашей Маше руку ломаете? А если синяк останется? Ей же вечером в спектакле на сцену выходить!

Милиционер озадаченно нахмурился. Посмотрел на улыбающуюся Лялю, на её голубое крепдешиновое платье, на воздушный газовый шарф на плечах, на лакированные туфельки и чулки. На стоящую рядом с ней Нину в строгой чёрной юбке и белой блузке, с аккуратной причёской «валиком». Перевёл взгляд на перепуганную босоногую оборванку с ревущими детьми.

– Что вы мне голову морочите, гражданка! Не мешайте задержанию!

– Это вы нашу Машу задерживаете?! – всплеснула руками Ляля, так вытаращив и без того огромные глазищи, что толпа, успевшая заметно разрастись, дружно и восхищённо ахнула. – Нашу Машу? Солистку театра?! Товарищ милиционер, мы же из цыганского театра! Он здесь, в Гнездниковском, в двух шагах! Маша репетирует роль таборной певицы, вживается! Нарочно на улицу босая вышла – и смотрите, как у неё хорошо получается! Ведь правда же, Ниночка? Даже Станиславский бы согласился! Это сам Михаил Яншин нашей Маше посоветовал так роль разрабатывать! А вы?!.

– Да что вы несёте, гражданка?! – рассердился милиционер. – Какая это артистка? Посмотрите на неё! Самая обычная ворожея таборная, а вы… Вы сами-то кто такая будете?

– Кто Я такая?! – задохнулась Ляля. И газовый шарф змеёй соскользнул на асфальт, когда артистка величавым жестом указала на афишную тумбу, с которой смотрел её портрет. – Я – Ляля Чёрная! Драматическая актриса! Работаю вот в этом самом театре! Неужели про цыганский театр не слышали, товарищ милиционер?! К нам цыгане со всей страны едут, кочевые, таборные! И Маша – тоже артистка, как раз главную роль готовит! А паспорт с собой взять побоялась, потому что, не дай бог, выпадет да потеряется! Костюм-то – дыра на дыре, сами видите!

«Боже, что же Лялька делает, что она несёт…» – ужасалась про себя Нина, глядя на то, как подруга гневно наскакивает на милиционера и тот невольно отступает под её напором. Но люди вокруг уже улыбались. Кто-то громко и радостно завопил:

– Это же цыганка Ляля Чёрная!

И вокруг подхватили:

– Ляля! Ляля!

– Митрич, смотри – сама Ляля Чёрная здесь!

– Тонька, беги сюда, глянь – Ляля Чёрная с милицией ругается!

А в довершение ко всему, «таборная ворожея» вдруг с силой вырвала запястье из руки милиционера, подбоченилась, откинула голову – и заговорила нараспев, медленно и страстно:

– Приди, о ночь! Приди, о мой Ромео!

Мой день в ночи, блесни на крыльях мрака

Белей, чем снег на ворона крыле!

Ночь кроткая, о ласковая ночь,

Ночь темноокая, дай мне Ромео!

Когда же он умрёт, возьми его

И раздроби на маленькие звёзды:

Тогда он лик небес так озарит,

Что мир влюбиться должен будет в ночь

И перестанет поклоняться солнцу!

Толпа стихла. Милиционер замер с открытым ртом. И когда прозвучали последние слова монолога Джульетты – толпа грянула аплодисментами. Громче всех хлопала и смеялась Ляля.

– Ну вас, в самом деле, товарищи артисты… – растерянно проворчал, кулаком сдвигая фуражку на затылок, милиционер. – В театре репетировать надо, а не посредь улицы! И документы с собой носить непременно! Не то будете в следующий раз спектакль в отделении играть! Граждане, а ну разойтись! Не создавать и не толпиться! А вы, гражданки артистки, освободите тротуар!

– Спасибо вам, товарищ милиционер! – рассмеялась Ляля, непринуждённо подхватывая одной рукой под локоть Нину, а другой – таборную певицу. – Приходите вечером к нам на спектакль! Скажите – Ляля Чёрная просила пропустить, вас на самое лучшее место усадят! И барышню свою приводите, ей непременно понравится!

Милиционер важно и смущённо козырнул, шагнул в сторону – и Ляля увлекла обеих женщин в подворотню. Дети бросились следом. Дворник догнал всю компанию уже в Гнездниковском переулке – и торжественно вручил Ляле оброненный шарф.

– Спасибо, дядя Фома… – шёпотом сказала Ляля. И, дождавшись, пока старик, улыбаясь в седые усы, отойдёт, повернулась к таборной цыганке:

– Как же тебя на самом деле зовут, а? А то я – «Маша, Маша»…

– Ка… Калинка, – запнувшись, севшим от непрошедшего испуга голосом отозвалась та. И вдруг улыбнулась, показав красивые, ровные зубы. – А крестили в церкви – Марьей! Точь-в-точь ты, серебряная, угадала! Спасибо вам, чяялэ, что выручили, – а теперь побегу я…

– Да куда же ты? – вознегодовала Ляля. – Милиционер-то как стоял на углу, так и стоит! Сразу же заметит, что «артистка» мимо него куда-то босиком удирает! Нет уж, ты с нами иди, побудь немного… Здесь же рядом, видишь – дом высокий? У нас тут в подвале и есть театр!

– Да разве нас пропустят? – недоверчиво спросила Калинка, глядя на свои грязные босые ноги и на рваные кофточки дочерей.

– Это в любой другой театр не пропустят, а в цыганский – пожалуйста! – жарко заверила Ляля. – Ты откуда такая взялась? Что за стихи читала? Что у вас за табор такой, что цыганки длиннющие монологи жарят?

– В таборе их никто не жарит, – грустно улыбнулась Калинка. – Я сама-то из петербургских. В гимназии училась, потом – в школе, а вот этот монолог Джульетты на концерте к годовщине Революции читала… До сих пор помню! Кто знал, что вот так пригодится?

– Вот как, значит… – покачала головой Ляля. – А отчего же ты одна? Где другие ваши все?

– Я… – Калинка запнулась. – Я от своих отстала в Коломне, догоняю вот… Что у вас в Москве за милиционеры такие – звери сущие?! – внезапно рассвирепела она. – Десять лет кочую – и хоть бы один где-нибудь привязался! А в Москву пришла – так проходу нет! Ведь это четвёртый уже милиционер у меня! За два дня – четвёртый! Какие документы у цыганки?! С ума они, что ли, посходили?!

– Вот и нечего по улицам распевать! – сердито сказала Ляля. – Иди лучше в наш театр! Настоящей артисткой станешь, деньги будешь за это получать! Или, скажешь, муж не пустит? Так наши его уговорить могут!

Калинка на это ничего не ответила. Но внимательно наблюдающая за молодой цыганкой Нина заметила, что по её лицу пробежала