Шрифт:
Закладка:
Оригинальность этой романтической выдумки заключалась не в том, что влюбленность приносит боль, — об этом неплохо знал еще Гомер, и не в том, что любовь может стать навязчивой идеей — лекарства от этого предложил еще Овидий. Не было диковинным даже то, что влюбленный может умереть от неразделенных чувств, — для избавления от такого недуга прежде обращались к врачам наподобие Галена. Подлинная новизна романтической фантазии Гёте, пусть она и опиралась на давние традиции, заключалась в том, что влюбленный пойдет на все — должен пойти на все, — если он действительно влюблен. В своей предсмертной записке Вертер сообщает Лотте: «Это не отчаяние — это уверенность в том, что я выстрадал достаточно и жертвую собой ради тебя»[174]. А что же женщина? Должна ли она переживать такие же чувства? В конце романа, когда вымышленный издатель рассказывает о последней встрече Вертера с Лоттой, ответ ясен — да! Они встретятся, «и так в объятиях друг друга пребудем мы навеки перед лицом предвечного». Так что если Гёте прав, то женщина тоже должна пойти на все — по меньшей мере в чувствах, даже несмотря на то что, к бесконечному своему несчастью, она неспособна преодолеть ограничения социальных отношений наподобие брака. В операх XIX века женщины сходили с ума от любви точно так же, как мужчины, — с соответствующими трагическими результатами.
«Вертер» и другие романы, пьесы, оперы и стихи эпохи романтизма содержали образцы, которые на свой страх и риск усвоила героиня Флобера Эмма Бовари (о ней мы уже писали в главе 3). Особенно трогательной историей ей казался роман Жака-Анри Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Виргиния» (1788). Его действие разворачивается на острове, удаленном от растленной европейской цивилизации (здесь сразу же вспоминается Руссо), а главные герои вместе растут, затем влюбляются друг в друга и хотят пожениться. Однако их чистую и невинную любовь разрушают материалистические ценности цивилизованного общества. Виргинию вызывает во Францию жестокая, но богатая тетка, которая мешает естественному исходу их любви с Полем. Когда Виргиния наконец избавляется от ужасающих требований тетки и направляется домой, ее корабль попадает в шторм. Из-за «природной» стыдливости она отказывается сбросить одежду и тонет, а Поль вскоре угасает и умирает. В романе Флобера Эмма мысленно возвращается к той части романа, где изображены счастливые дни влюбленных: Поль взбирается на дерево, чтобы принести Виргинии немного сладких фруктов — подобно тому как Вертер собирал груши для Лотты, — и предлагает ей вечную сладостную любовь в тропической стране чудес. И Поль, и Вертер уделяют внимание любому желанию женщины — не удивительно, что эта романтическая модель стала ядом для Эммы. Фантазии способны формировать надежды, мысли и ожидания — порой это идет нам на пользу, но иногда приводит к гибели. Флобер знал об этом задолго до появления концепции, которая лежит в основе настоящей книги.
Фантазия в реальной жизни
Безусловно, знали об этом и несчастные женщины на юге Италии в 1870‐х годах. Обратимся к истории неверной жены капитана Джованни Фадды по имени Раффаэлла. Когда в город, где они жили, приехал цирк, она влюбилась в знаменитого акробата Пьетро Кардинали, который в итоге убил мужа Раффаэллы. Суд над циркачом стал cause célèbre [громким судебным делом — фр.][175], благодаря чему мы хорошо знаем и о самом случае, и о других подобных сюжетах.
В те времена уже сформировались всеобщие ожидания, что замужество должно быть основано на любви, но что это значило для юных женщин, чьи семьи бдительно блюли девственность своих дочерей и ограничивали их возможности знакомиться с мужчинами? Раффаэлла вспоминала период ухаживаний своего мужа так: капитан Фадда «был принят у нас дома, мы понравились друг другу». Он попросил ее руки, после чего Раффаэлла пополнила легион разочарованных жизнью итальянских домохозяек XIX века.
Какими бы ни были частные обстоятельства несчастий, постигших их дом, Раффаэлла была не единственной женщиной, искавшей романтические отношения вне его стен. Пьетро Кардинали был звездой цирка, который славился захватывающими представлениями и артистами, выступавшими в обтягивающей тело одежде. За здоровье Пьетро произносились тосты во многих состоятельных семьях тех городов, где гастролировал цирк. Некоторые женщины влюблялись в циркача и считали, что их любовь взаимна, — по крайней мере, именно об этом они (в основном под вымышленными именами) сообщали в письмах, где изливали свои чувства. Должно быть, эти письма имели определенное значение для Кардинали, поскольку он хранил их в запертом сундуке — возможно, из сентиментальных чувств, хотя не исключено, что и как основание для шантажа. Женщинам же все это давало возможность «примерить» и исследовать чувства, на которые обычно налагалось табу.
Одна из любовниц Кардинали — явно в ответ на то, что он разорвал их отношения, — писала: «Любимый Пьетро, я знаю, что тебя любили многие женщины, но не может быть, чтобы кто-то из них мог любить тебя больше, чем я». А вот что писала циркачу другая женщина: «Моя дражайшая любовь! Наконец спустя тринадцать дней я получила твое письмо… Ты знаешь, как сильно я тебя люблю, и, конечно же, должен знать, что отсутствие новостей от тебя [то есть ответного письма] для меня смерти подобно». Еще одна женщина отправила Кардинали 36 писем — надеясь на вечную любовь, она вообразила: «Бог осчастливит нас священными узами, чтобы никогда больше мы не разлучались до самой смерти. Я всегда буду верна тебе. Скажи мне, любовь моя, что ты любишь меня, что ты всегда останешься таким же». За этим пассажем следует минутное сомнение: «Могу ли я верить твоим обещаниям? Ради всего святого, скажи мне правду». Вскоре Кардинали
