Я выровнял дыхание, шагнул на театральные подмостки.

Готовьтесь, девочки! Сейчас вам снова придётся распустить сопли.

Глава 23

Я пересёк загромождённый всевозможным реквизитом боковой карман, бесшумно вышел на сцену.

Вдохнул витавшие в воздухе запахи — и те, что исходили от недавно окрашенного пола и те, что сквозняк приносил из зрительского зала. Зажмурился, взглянув на выполнявшие роль рампы фонари. Перевёл взгляд на обращенные в мою сторону женские лица.

Публика меня пока не замечала: «отвод глаз» справлялся со своей задачей. Гостьи театра перешёптывались, не отводили взглядов от сцены. Не понимали, почему возникла пауза в выступлениях.

Не скажу, что публики собралось очень много. Бывал я в театрах, где в залах помещалось и больше народа. Вот только обычно я смотрел на сцену, а не стоял на ней, рассматривая заполненные людьми зрительские ряды.

Скастовал на женщин «внимание». Заклинание веером разошлось по залу, заставило публику замереть. Замечательное плетение! Видоизменённый «паралич». Его придумал преподаватель рунописи Акрильской академии магических искусств, где мне довелось учиться.

Помню, как он молча входил в аудиторию, бросал в нас своё заклинание и спокойно приступал к чтению лекции. На время мы почти полностью теряли способность разговаривать и двигаться (чтобы пошевелить рукой или ногой приходилось прилагать чудовищные усилия). Забывали о прочих делах и застывали в тех позах, в которых нас застал профессор.

Действие плетения длилось недолго — не больше семи местных минут. И в отличие от того же «паралича» быстро ослабевало.

— Это чтобы вы не тратили понапрасну время моих занятий, — говорил профессор. — Не отвлекали меня. И быстрее включались в работу.

Сейчас я использовал его творение, чтобы подстраховаться. Предотвратил возможную панику в зале. Посчитал, что сделать это будет нелишним.

Уселся на стул, словно для меня установленный по центру сцены. Уложил на колено карауку. Снова взглянул на притихший зал.

Поправил на голове капюшон.

Ещё днём придумал, как именно появлюсь перед публикой. Даже потренировался делать это без заминок, закрывшись в комнате дома Силаевых. Первый пришедший мне на ум вариант с дымовой завесой сразу отверг. Решил, что иллюзия дыма не соответствовала дальнейшему действу. А вот огонь — в самый раз.

Я зажмурился.

Бросил перед собой «вспышку». Плетение сработало эффектно: яркий свет сумел проникнуть и через плотно сомкнутые веки. Убрал «отвод глаз».

Проморгался: избавился от ярких бликов. Посмотрел в зал. Обнаружил, что изумлённые, растерянные взгляды публики скрестились на прикрывавшей моё лицо маске — женщины меня заметили.

В районе солнечного сплетения появилось тепло, желудок тревожно заурчал. Ожидаемо: привычная реакция — всё, что осталось от того волнения, что охватывало меня раньше, в первых жизнях, когда чувствовал на себе интерес толпы. До того, как всеобщее внимание стало почти привычным делом.

Конечно же, зачесался кончик носа.

Потёр прикрывавшую его маску рукавом плаща. Зуд лишь усилился. Рад, что зрительницы не заметили, как я поморщился.

Не стал говорить залу приветственные речи — провёл рукой по струнам. От громкого звука под моими ногами завибрировали доски пола. Во взглядах слушательниц с первых рядов промелькнул испуг.

Я сделал паузу.

Подкорректировал наложенное на карауку плетение. Помнил слова музыкантов о том, что важно знать меру — не увлекаться излишне громкими звуками. Музыка должна звучать правильно.

Попробовал играть снова.

Со второй попытки инструмент зазвучал тише. Но каждую извлечённую мной из струн ноту наверняка услышали даже те горожанки, что гуляли на площади у театра. Одобрительно кивнул головой.

Всё же интонации карауки отличались от тех, что я привык слышать, музицируя на эльфийской грольте. Но и от её десятка струн я добился вполне приличного звучания. Пусть мне и пришлось сегодня днём доработать инструмент магией.

Мысленно себя благословил.

И проиграл вступление.

Музыка не сумела полностью убрать недоумение с лиц взиравших на меня женщин. Но сменила испуг в их глазах на интерес и любопытство. Сотни глаз смотрели на меня, ждали, что буду делать дальше.

Я вновь погладил рукой струны. Караука откликнулась на мои ласки — пролила в зал лёгкую мелодию. К которой тут же присоединились звуки моего голоса: я запел.

Память услужливо воспроизводила слова «Арии умирающего феникса».

Звуки выходили из моей груди легко и без фальши. Я не чувствовал ни волнения, ни сомнений в успехе. Получал от пения удовольствие.

Усиленный магией голос спокойными волнами прокатывался по залу. Шумел, подобно прибою. Под музыку звучали непонятные этому миру эльфийские слова.

Они не вызвали у слушательниц ни отторжения, ни недовольства. Действовали на публику, подобно успокоительному лекарству. Быстро стёрли с женских лбов тревожные морщинки.

Тревога вернулась во взгляды женщин, когда в пяти шагах от меня в воздухе над авансценой появилась первая иллюзия.

Это была яркая фигура взрослого кольгримского феникса. Таким её изображали эльфийские Мастера голоса. Не знаю, насколько она походила на оригинал — реальных огненных птиц мне не довелось повидать. Да и мало кто их видел — из тех, кто мог о них рассказать. Вздорный агрессивный характер огненных птиц во многих мирах вошел в поговорки.

По залу прокатились шорохи вздохов. И органично влились в мелодию. Неизвестный мне автор оперы словно специально предусмотрел для них место в своей композиции.

Под сменившую тональность музыку птица расправила трёхметровые крылья, повертела головой, осмотрелась по сторонам. Большая, грозная, состоящая из чуть подрагивающих языков огня. Она раскрыла клюв, неслышным криком известила о своём появлении.

Вот потому я и использовал перед началом выступления «внимание». Предвидел, как встретит кольгримского феникса публика. Я знал немногих людей, что отреагировали бы на внезапное появление подобной огненной громадины спокойно.

Заклинание не позволило женщинам ни заорать, ни вскочить на ноги.

Птица вновь обвела зал взглядом… и сорвалась с места.

Устремилась вверх, к самому потолку, подгоняемая нарастающими звуками моего голоса. Пронеслась мимо бледных лиц застывших в ложах благородных, закружила над залом. Беззвучно раскрывала клюв, роняя вниз брызги иллюзорного пламени.

Продолжая петь, я посматривал на неподвижную публику. Заглянул в глаза сидевших в первом ряду женщин. Убедился, что иллюзия произвела нужное впечатление.

«Если у вас слабый мочевой пузырь, дамочки, — пронеслась в моей голове мысль, — вам не повезло. Досадно. Вот только не нужно винить в этом меня».

* * *

Публика не понимала песню дословно: если в этом мире и говорили на эльфийском, то точно не в Кординии. Но женщины уловили её смысл. Пускали