здесь? Конечно же, все эти товарищеские «подгоны» запретов в его номер «люкс» делаются с ведома Бороды, ведь если бы он захотел, то мог вообще легко пресечь всю контрабанду. Но если бы его готовили к дому решив напугать, таким образом, для стопудовой «кодировки» от отравы, то финальный аккорд был бы жёстче и красочней. Да и вряд ли его сразу отпустят после трюма – слишком рискованно для организаторов всего этого беспредела. Выходило, что его дрессируют на беспрекословное принятие чужой воли и безропотное подчинение устроителям этого заведения. Ну а с этим точно торопиться не стоило, а потому и встречаться раньше, чем через неделю с Главным Терапевтом было ни к чему» …

Вечером на третьи сутки заточения Полторашка принёс ему тетрадь, карандаш и лампочку, что означало пришла пора писать стандартную для изолированных подобным образом реабилитян работу «Мои похороны». Это пришлось как нельзя, кстати, потому что Доктор невольно начинал прислушиваться к происходящему в доме, его задевал доносящийся время от времени смех ребят, звук телевизора, он даже не отдавал себе отчёт в том, что это проявление банальной зависти. Считая себя патологическим одиночкой, он безуспешно пытался опровергнуть в самом себе базовую человеческую потребность второго уровня «Быть частью», то есть потребности находиться в обществе себе подобных. Написание работы в несколько пафосном стиле с попыткой придания своей персоне преувеличенной значимости несколько отвлекло его, хотя ему и пришлось прожить при этом определённые неприятные моменты. Ведь смысл работы сводился к описанию своей безвременной кончины от третьего лица и переживаний по этому поводу родных и близких.

Утром на четвёртые сутки крышку погреба открыл Большой, протянул Доктору бутерброд с маслом и копчёным мясом с кружкой кофе и сообщил, что будет договариваться с Хозяином о подъёме из трюма после релакса. Консул сдержал обещание, Доктор после восстания из небытия, не переодеваясь, прочитал свеженаписанную работу на группу, огрызнулся по ходу читки на пытавшегося посарказничать Пину и отправился под присмотром Борисыча в сортир и холодную маленькую баню. Наспех помывшись ледяной водой Док, вернулся в группу, где ребята встретили его достаточно тепло, Пиночет извинился за вырвавшийся сарказм, а Японец сообщил, что в его отсутствие присматривал за печкой.

Через пару-тройку дней, к Доктору, улизнувшему с вечернего анализа чувств, чтобы спокойно на кухне поколдовать над упорно не желающими гореть в печке сырыми дровами подошёл Большой и спросил, как тот относится к «афганам»191. Земля уже подмёрзла, и на неё тонким слоем лёг снег. Поэтому последнее время опытные реабилитяне, зимовавшие уже не первый раз в этом месте, нагоняли на новичков жути, предстоящим зимним развлечением рассказывая истории связанные с афганами и всячески сгущая краски.

– Резко отрицательно! – не задумываясь, ответил Доктор, ощущая, как у него внутри поднимаются чувства, и проклятый комок снова застрял в глотке.

– А надо, старичок! Сегодня вся группа «хроманула»192, поэтому последствия будут групповыми. Я думаю, по тридцатке кувырков будет вполне достаточно, тем более и снежок свежий выпал. Не подведёшь? – не отрывая взгляда от глаз Дока, Консул изложил убедительную на его взгляд аргументацию.

«Продолжают дрессировать и опять со ссылкой на всех остальных! Вот же паразиты примитивные!» – сразу стрельнула мысль в Докторской голове, но он не стал обострять ситуацию и дал неопределённо уклончивый ответ.

После объявления групповых последствий в виде тридцати афганов каждому жителю Первого дома, включая почтенного дядю Витю, впрочем, героический Дед сам настоял на своём участии, в домике атмосфера стала крайне напряжённой. Больше всех заметно нервничал и негативил Пиночет, ссылаясь на своё подорванное лагерями здоровье. У Доктора тоже играло очко. Помимо хронических бронхита с простатитом, отсутствующих и повреждённых в коленных суставах менисков и сорванной на стройке собственного дома спины его жёстко беспокоила сама процедура столь тесного контакта со снегом, ведь он до этого практиковал закаливающие процедуры крайне редко только в бане и под хороший стакан.

Но, к своему приятному удивлению, после последнего кувырка он обнаружил, что чёрт оказался не таким уж страшным, как его малевали. Из неприятных моментов кружилась голова, горела спина и побаливали негнущиеся колени. Поэтому выматерившись для вида на улице он вернулся в дом, где обнаружил, что атмосфера в избушке резко поменялась на приподнятую, Пина улыбался так, что было видно все обломки его зубов во рту. И справедливости ради необходимо отметить, что Доктор спал в ту ночь как, говорят без задних ног.

Стасик (сила мёртвой воды)

К концу октября на улице уже установился стабильный зимний морозец. Жизнь в реабилитационном центре «Северное сияние» шла своим чередом. Реабилитяне писали и читали свои письменные работы, выполняли, как могли свои обязанности и неуклонно несли последствия за малейшие провинности и отклонения от лечебного курса. Для Доктора на третьем месяце пребывания в плену время словно остановилось. После освобождения из трюма что-то неуловимое изменилось внутри него, он просыпался и засыпал в одном и том же состоянии тихой ненависти ко всему окружающему миру и самому себе. Он делал все, что от него требовалось, но без малейшего интереса, «на автомате». Поэтому даже исполнение своей элементарной ответственности печника нередко оборачивалось для него полным фиаско со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. И, конечно же, главный герой искренне не понимал, почему его наказывали за сырые дрова, в которых он ясно видел причину всех своих несчастий. И, конечно же, он считал «диким рассказом»193 утверждения Консулов и волонтёров о своём бездействии по Программе, рационализации и пассивном своеволии194.

И вот в этот сложный реабилитационный период однажды ночью Доктора разбудила возня, происходящая в чилинарии. Заспанному Хаму, почивавшему на шконаре рядом с Докторским, было дано указание перебираться на верхний ярус, а на его место уложили привезённого и изрядно похмелённого новичка. Больше в эту ночь в чилинарии толком не уснул никто! При этом на бессонницу у каждого была своя индивидуальная веская причина и одно большое общее обстоятельство.

Три двухъярусных шконоря в чилинарии стояли буквой «П» как говорится «в притирочку» вплотную к стенам. В качестве перекладины буквы «П» стояла шикарная деревянная широченная детская кровать, на нижнем ярусе которой с самого приезда весьма вольготно расположился Доктор, а на верхней палубе покоился Боцман. Необходимо отметить, что для компактного мужичка Боцмана плацдарм был настолько просторен, что он ухитрялся хранить в кровати все тетради, секреты, запреты и умудрялся одеваться и заправлять спальное место, не слезая с него. Левая ножка «П» стояла у окна, где на обычную железную